джоске прячет пачку сигарет так же тщательно, как свои секреты. если мама ее найдет, будет скандал, и никаким подарком от джотаро-сана не отмажешься. если мама узнает, о чем он думает, то скандал будет не меньше, и он остается со своими секретами наедине. заботливо посаженное семечко рано или поздно даст свои плоды.

он никому себя не выдает. жизнь плавно возвращается в привычное русло, затягивая в знакомые будни: немного серые, а оттого и скучные, но предсказуемые, а потому и спокойные. вероятность умереть по дороге в школу сводится к нулю, желание прогулять уроки - выкручивается на максимум. зная, на что они все теперь способны, страдать на геометрии становится все невыносимее. джоске вспоминает о том, что не должен расстраивать и позорить мать, теперь во вторую очередь. в первую очередь, он осаживает свои порывы сбежать с уроков, чтобы поваляться на крыше и послушать невероятные истории своего лучшего друга, пока им обоим солнце напекает башку, тем, что джотаро-сан не будет уважать дурака, который даже не окончил старшую школу. джотаро-сан слишком умный, он долбанный профессор, с джоске - быть может, сообразительным, но с крайне ограниченными знаниями о жизни - ему и так не о чем разговаривать, а если хигашиката еще и будет путаться в школьной программе, доставая калькулятор каждый раз, когда надо посчитать сдачу с билетов в кино, джотаро будет смеяться. нет, не смеяться, а смотреть на него как на придурка, который не стоит ни минуты его личного времени. лучше бы в самом деле смеялся, осуждающий, разочарованный взгляд был бы в тысячу раз больнее. джоске представляет его, этот холодный, презрительный взгляд, и мурашки ползут по спине. ему нужно слушать учителя, но он думает о том, как уже провалил все испытания. а что, в целом, должно случиться, чтобы джотаро-сан пошел с ним в кино? одного приглашения вряд ли будет достаточно. коичи бьет его по плечу: джоске прослушал, что его снова позвали к доске.

мама говорит, что он повзрослел. не в укор или в похвалу, а просто как факт. она не говорит о том, что он растет в своего деда, но джоске читает это в том, как сменяется порою теплота в ее случайно брошенном на сыне взгляде на легкую светлую грусть. это нормально, джоске уже научен и не переживает, его сердце живое и лечит само себя. иногда, ближе к вечеру, запираясь у окуясу в разваленном доме, они втроем с коичи вспоминают шигечи, но никогда - о том, как когда-то всех можно было спасти. джоске ругает себя за подобные мысли, в них ничего, кроме горя и слабости. сила - в том, чтобы смириться и двигаться дальше. джотаро-сан тоже ведь смог, даже если порою казалось иначе. его съедает тоска, и он не хотел бы, чтобы ее уродливые зубы вонзались в джоске, значит тот не позволит ей этого сделать.

он знает, за что цепляться, чтобы не дать грустным мыслям пустить корни в мягкую почву. джоске редко остается один, за пределами дома с ним всегда плетутся друзья. окуясу окончательно сходит с ума от недостатка девчачьего внимания, а коичи - сраный предатель - позволяет сумасшедшей дуре вить из себя веревки. иногда эти две истории пересекаются, и эти двое начинают болтать без умолку, пока джоске силится закатить свои глаза куда-нибудь за череп. ему не нравятся эти разговоры, они смущают и раздражают одновременно, впрочем, как и сами девчонки. он оправдывает себя тем, что так, вообще-то, было всегда, и это его равнодушие является нормой, а не совсем наоборот. они смотрят на него - хорошего мальчика, который стал еще больще известен - и все чаще начинают разговоры первыми. у джоске тысячи отмазок, дежурных и спонтанных, чтобы от них избавиться, но первым делом, если честно, обычно хочется разозлиться, как делал однажды джотаро-сан. он совсем не церемонился с девчонками, а, значит, не был ими очарован - джоске нравится думать о том, сколько у них много общего. джотаро-сану не везло с девчонками, жена его бросила - еще одно доказательство, что от женщин все беды. наверное, джотаро хотелось бы предостеречь джоске от повторениях ошибок, и джоске предостерегает себя сам. он затыкает уши до тех пор, пока коичи с окуясу не упираются в ларек с мороженым и не начинают над сморщенным хигашикатой долго смеяться.

джоске не устает от этой спирали - от того, что каждая мысль и самая шальная идея, как вода в сливе раковины, стекают к одному и тому же. для диалогов с джотаро ему не нужны ответы, ведь и живой джотаро-сан отвечал бы ему совсем редко. его немой взор представляется ему, когда хочется что-то запечатлеть - словно в руках у джотаро была бы камера и он снимал бы каждый нелепый шаг их двоих. джоске быстро привыкает и считает, что так верно: его племянник - особенный для него человек. у них точно есть связь, но, возможно, у нее еще пока что нет названия, и любой бы на его месте вцепился в чужой образ точно так же, идентичный и контрастный в идеальной пропорции. джоске хочет им быть, но версией без изъянов - с той лишь разницей, что изъянов у джотаро нет.

когда коичи рассказывает ему о том, как согласился на свидание с юкако, джоске быстро подменяет понятия. не свидание, а просто встреча - любое бессмысленное занятие вдвоем, вот чего бы он хотел прямо сейчас. не с друзьями, нет, они прекрасные, но недостаточно особенные. в ответ на внутренний диалог приходит сдержанный, но явный смешок - и джоске заливается краской. его выдуманный джотаро-сан смущает его, он читает все его мысли, даже те, где просто встречи на пляже морио превращаются в нечто наподобие свиданий. эта усмешка, короткая, тихая, и вместо объектива на розовые щеки нелепого джоске смотрит внимательный взгляд. он не против, он просто любуется. джоске прячет лицо в сгибе локтя.

он не может себе приказать и запретить. он кормит свою идею фикс глупыми мыслями, одна хуже другой. может, завалиться к тете холи с каким-нибудь пирогом, как в прошлый раз, и вытрясти у нее нужный номер? за счета за звонки на другой континент мать его точно убьет. джоске кусает губы, и нить за нитью обрываются. он не может даже сказать это вслух: раньше окуясу стебал его за излишнюю болтавню о дальнем родственнике, но ее больше нет, джоске держит в себе и не потому, что стесняется, а потому, что никому не нужно в это лезть. в их выдуманные диалоги и неловкие перегладки с джотаро, который живет у джоске в воображении. это их личное, это только между ними. там джотаро-сан куда откровеннее, однажды даже зовет его “хорошим мальчиком”.

джоске нравится то, что он видит в зеркале, и надеется, что джотаро-сану тоже понравится. он помнит в мельчайших деталях изуродованную шрамами кожу, но она видится джоске красивой. книга с пустыми страница никому не интересна, а джотаро исписан сотней разных историй. джоске хотел бы слушать их дни напролет. он трогает свои плечи, стоя в ванной, когда обещал матери спать уже пару часов назад, и не знает, понравилась ли бы джотаро-сану его гладкая, мягкая кожа. он бы скучал по тому, каким был когда-то, завидовал бы, желая вновь таким стать, или злился бы, расчертил бы джоске до себе подобных? джоске трогает себя за грудные мышцы и больше не может смотреть себе в глаза, опускает их вниз. ехидный смешок из воспаленного воображения сливается вместе с тяжелым выдохом самого хигашикаты. все так сложно, что уже почти страшно. безмолвная тень преследует джоске даже во сне.

он слышит, как мама порою созванивается с холи. раз в месяц, но болтают они обычно около часа. джоске часто слышит свое имя, но никогда - джотаро. надежда черт пойми на что, на отголосок, фон или дальнее эхо чужого голоса заставляет сердце биться чаще. он бы многое за него отдал: за простое “привет”, “мы еще встретимся” или смешное ругательство. в этот раз мать кладет трубку и бодро заявляет растерянному сыну, что у тети холи есть для него небольшая просьба. джоске кусает себе язык до крови, чтобы не разораться от стыдного счастья прямо в коридоре.

время теряется и не ощущается - с того дня, как они расстались прошла то ли минута, то ли вечность. он что-то делал, жил свои будни, ходил в школу, был сыном и другом, но в голове была прожита целая жизнь, сделавшая его взрослее. легкость во всем теле странно переплеталась с волнением, разливающемся внутри живота, ласкающем внутренности, как волны берега и причалы. они начались еще заранее, в ночь, в которую джоске не смог уснуть. цветные картинки перед глазами были такие яркие и реалистичные, в них был запах (пахло сигаретами - не чистым табаком, а тем горьким шлейфом, что оседает на воротниках) и звук (неясный шелест и короткие усмешки). джоске боялся, что джотаро сильно изменится: тогда пришлось бы препарировать его образ заново.

на причале было людно, и джоске это напрягало. он представлял их встречу тысячу раз и никогда ее не портили чужие люди. в них он всегда был безупречен, поэтому утром переделывал волосы дважды. мама не должна была спалить его волнения, поэтому пришлось врать - джоске врал ради джотаро-сана. он пришел заранее и извел себя томительным ожиданием, сжимая кулаки в карманах, жалея, что оставил дома в тайнике потрепанную пачку незакончившихся сигарет. куча людей была серой, никто не был им, и даже не здесь, а во всем целом мире. волны бьются о пристань все громче, напористее, и тревога у джоске синхронно бьется ему поддых все сильней. ему не выстоять.

время отмирает в тот момент, когда джотаро-сан находит ищущий его взгляд. все становится шумно и ярко, страшно и радостно одновременно, и никаким глупым мыслям не остается внутри головы никакого места, ее заполняет громким выстрелом, залпом салюта, нарыв - большой и гниющий - лопается в одну секунду. джоске подлетает к нему быстро, едва не срываясь на бег; прохожие не обращают на мальчишку никакого внимания. вокзалы, аэропорты, причалы - места, где истории обрываются и начинаются вновь. вдруг становится даже жарко, и дыхание у джоске горячее, прерывистее. он не обращает внимания на сигарету у джотаро в руке, когда обнимает его так крепко, как никого и в жизни не обнимал. фантомный взгляд, пристальный и испытывающий, пропадает под тяжестью живого, действительного. бесконечные диалоги с собой не стоят ничего перед возможностью хоть раз вдохнуть шлейф табака с воротника его пальто. там, рядом, еще немного - и его кожа. все как во сне.

он крепко стискивает джотаро, тычется носом ему в плечо, жмурит безумные, сияющие глаза. на месте одного воспаленного пузыря появляется сотня новых. джоске сам немного и лопнет - каким бы большим ни было его сердце, у всего есть пределы. границы, как и любые ограничения, бесят хигашикату сильнее всего.

- я ужасно, - говорит он, не разрывая объятий, - ужасно соскучился.