рыть носом землю в прямом смысле получается в сотни раз лучше, чем во всех переносных. там, где винтерфелл страшней - там он всего спокойнее. нет запахов чужаков и протоптанных троп, статика в величии и наоборот. робб знает: рядом, под листвой, догнивают трупы. дань лесу и плата за вход без приглашения. винтерфелл - старый сторожевой пес, что лениво тянется возле хозяйских ног и не знает пощады, когда незнакомый запах лезет за территорию. нет сил и желания распаляться на громкий лай - просто рви на куски.

старым сторожевым псом был нед старк. терпеливым, молчаливым и, кажется, недальновидным. генетическая рулетка выдала старшему сына от отца только последнее. робб не способен ни выжидать, ни помалкивать, но все еще лапой ступает в следы отцовских ошибок - верит в людскую честь и собственную удачу. все они от вас давно отвернулись.

у него есть приглашение в пайк - официальное и при свидетелях, напыщенное и громкое. многообещающее и пустое. он станет тверже потом: будет посылать к черту и отправлять на смерть, научится за километр чуять пиздеж и выработает аллергию на лесть. но пока что робб старк слушает. искренне верит или создает иллюзию заинтересованности, но пропускает через себя всю информацию, что настойчиво суют в руки, и дома, за закрытыми дверьми, расставляет по наспех прибитым полкам. у робба везде порядок, в фундаменте сваи железобетонных принципов забиты до ядра земли.
(на илистом дне ничего не построить.)

про пайк у робба только рассказы теона и мысли об аше.
север - это узы и преданность, заложенные в холодную кровь. она заставляет стариков называть мальчишку старка своим королем, потому что иначе эта самая кровь перестанет течь в их жилах. робб не сомневается, что докажет - у него иного выбора, кроме как доказывать всем и каждому, от лордов-вассалов до диких волков в лесах, что он теперь и для тех, и для других единственный верный указ.
робб со зверем на ты; отец так не мог, смотрел на сына с гордостью, с завистью и рассказывал байки про деда. серая шкура - истинное обличье, парень в зеркале - имитация.

ему хочется верить тем, кто знал его другим - беззаботным, простым. когда груз ответственности терялся в хламе рюкзака за плечами и не весил как целое небо. тем, кто видел своими глазами кем он становился. отцова честь принесла роббу сотни людей на поклон, в довесок - те, кто встали по его сторону сами. учуяли запах еды, начали считать свои деньги, решили вписаться в игру? акула слышит каплю крови за километры, за акулами надо идти к морю.
(у робба крови на весь берег хватит.)

он знает, что это глупо. не рассчитывает риски, не выдумывает схемы, но знает: теперь так просто ничего не бывает, теперь старк - это мишень на спине, а не щит в руках. робб медленно вникает в правила игры: самый ценный товар - это знание. его джокер в рукаве скулит и скалится. ему на первых порах хватит лишь одной правды тире истины: слишком многие хотят его смерти, но все они, каждый, даже не представляют, кто он такой.
ему нужно знать, видеть своими глазами, слышать от первого лица, что пайк думает о своем короле. чем здесь пахнет, тревогой, обманом или страхом. робб видит: до войны здесь далеко. пока винтерфелл держит палец на курке, пайк - только мутит грязную воду в своих берегах.
старк для них никто, хоть тысячу раз будут звать волка другом.
друзья закончились, когда начались короли. у робба есть север и враги - мир на две неравные кучи делится очень просто. но тебе нужны союзники. ты не можешь победить, если пешек на твоей доске просто меньше, чем у соперника.

простые истины, как и инстинкт самосохранения, совсем немного звучат голосом матери: кейт приходит оберегать от лишних беспокойств, робб перестал отчитываться, советоваться, спрашивать. меньше слов - больше дела.
и робб делает: свои ошибки и вид, что все в полном порядке. это даже не ложь, он просто недорассказывает целиком. запах воды ему чужой и неблизкий, но будит какой-то то ли детский, то ли пьяный азарт. все будет в полном порядке. робб не оглядывается назад, на пляжах пайка его ждут. все будет просто, как тысячу раз было в орлином гнезде, где фамильные гербы были делом двадцать пятым; куда важнее тогда казались школьные сплетни.

ветер лезет под футболку, холода робб не боится, но ему здесь не нравится. быть одному проще - так он никого не ставит под пули вместе с собой. это чертовски важно - не использовать никого как живой щит.
вестерос целиком роббу никогда не облазить, но пайковские пляжи в памяти отдельной графой. ему нужно к этим людям, своим старым друзьям, что хотят, как мародеры во время городских беспорядков, урвать кусок раненной (северной) плоти. им нельзя никому доверять, грейджоям - в первую очередь, но у робба острый нюх и полная слепота. он верит, что бессмертный. обернуться волком, разорвать на части.

он словно слышит знакомый запах - тот, в который он сам когда-то нырял с головой. грань между правдой и собственными выдумками стирается, аша - воспоминание, яркое до боли, но спрятанное в запертом сундуке. робб не понимает, почему она зла, рассержена, он сам теряется и сбавляет скорость, фокусируется на ней, проверяет, что живая, реальная. если он кому-то здесь и может доверять, то только ей.
они не расстались друзьями, с ашей дружить нельзя. у робба соленая тоска по тому, каким он с ней был. надеется, что, в отличие от него, она осталась прежней. зимы идут, ветры меняются, море всю долбанную вечность разлито на одном и том же месте.
где робба ждут, но аша хочет, чтобы он ушел с ней.
узнавание - вспышка - пасть заполняется слюной, хвост из стороны в сторону. робб не может сохранять лицо, сердце заходится рванно, глаза морем светятся, он рад ее видеть, так рад, боже.

берет ее за руку.
- они? не смогут, - блаженно, гордо и так, словно аша маленькая дурочка, - пойдем, расслабься.
она хотела вести его в другую сторону, но робб тонкую ладонь сжимает крепко, стоит на месте (играется). он не слышит за радостью биение своего тревожного сердца. беспокойство белым шумом, который он не различает. взгляд аши, важный, не оцифровывает.
слушай ее слушай ее слушай ее да послушай же ты ее
робб тянет ее на себя и повторяет: «пойдем».
она не стала бы делать этого просто так.
«ты зря волнуешься. меня нельзя убить».