на здравую, очищенную от адреналина, алкоголя и прочих катализаторов идиотизма голову робб кажется себе полным придурком. не то чтобы это было каким-то донельзя необычным явлением, редким как солнечное затмение или что-то в подобном роде, но все равно осознавалось со скрипом извилин. под окнами стоит чужая машина; он предусмотрительно облазил все бордачки и был рад отсутствию компромата. образ джейн перед глазами все еще сиял перламутровым блеском, и заляпать его могли только непосредственно самого робба дурные мысли. их было много, и все они благополучно подавлялись, потому что робб нуждался в вере в то, что на его заляпанном кровью и грязью пути волею случайности оказалось нечто совершенно полярному тому, что он привык видеть. никаких подвохов, лжи, трусости и манипуляций. джейн, быть может, и была чрезмерно наивна, но старк успокаивал себя тем, что выглядит, как человек, которому можно доверять. особенно сейчас, когда вымыт, выбрит, выглажен и без кровоподтеков.

он предстает перед ней без видимых следов вчерашних повреждений, надеясь, что как человек, планирующий связать свою жизнь с медициной, джейн пересилит свое любопытство и не будет задавать лишних вопросов. например, о том, почему робб не в неотложной хирургии и даже не в трампункте, почему он чувствует себя до неприличия хорошо, хотя прошло меньше дня. старковские тайны на самом деле оказываются таллиевскими, но оберегать себя от лишних вопросов и отсиживаться дома вместо того, чтобы джейн увидеть? на такое робб не согласен.

но он теряется. не планирует ничего, не готовит речи, не думает о том, как будет себя вести; он достаточно занимается этим - бессмысленным и безуспешным планированием - во всех остальных частях своей жизни. импровизация когда-то была его почти что оружием; по крайней мере девушки не жаловались на комплименты, подкаты и прочую дичь экспромтом.
с джейн изначально все как-то криво и против будто бы самой судьбы. словно, пока робб ничего не планирует, где-то там за него давно уже расписано все по годам, а он здесь плывет против течения, поддается импульсам и борется со всем и сразу. поэтому, когда он видит джейн, вместо ожидаемой непринужденной улыбки на его лице сдержанность и серьезность, словно это деловая встреча, на которую он вовсе и не хотел приходить. но мгновенно исправить не получается. робб пускает все на самотек, портит о себе уже второе впечатление, злится на собственную голову, работающую в присутствии джейн через раз, и не особо надеется на то, что она даст ему еще один шанс. вопросы «зачем» учтиво игнорируется. робб знает, что сдохнет, если не попытается снова. сердце проломит ребра, их осколки продырявят легкие, и он умрет за пару минут без воздуха, если не добьется своего.

никто не умирает. пока что.
потому что джейн то ли ничего не понимает, то ли понимает слишком многое, но на встречу соглашается. робб удивлен немного, представляет, насколько непредсказуемым, ненадежным и невменяемым выглядит ее в глазах. грань между смелостью и безрассудностью - географическая широта, на которой расположен винтерфелл.

если думать о джейн, то все окружающее пространство становится как-то проще и мягче. робб девает куда-то всю уверенность, но вместе с тем хватается за покой, который оставил его бесконечно давно. бежать никуда больше не хочется, разве что только к ней на полшага. ничем не подкрепленная вера в то, что все это закончится чем-то хорошим. он слегка в трепете, совсем не в страхе.

сомневается лишь в том, что не воспримет ли джейн его действия как очередную благодарность за содеянное добро, спасшее ему жизнь. очередная встреча в дружеском ключе, ведь ему нельзя терять с ней связь. поэтому робб делает все самое элементарное, чтобы происходящее походило на свидание, как он и задумывал. заказывает столик в ресторане, вручает джейн букет лилий, не спрашивает дежурно, как у нее дела. просто пялится, улыбается, не улавливая мысленно, как сильно рад ее видеть снова, чувствуя это лишь теплом под грудиной, а холодом - на кончиках пальцев. в этот раз все выходит лучше: мозг усваивает заданную установку, и он ведет себя хорошо.
почти не лажает. отшучивается на вопрос о том, как он себя чувствует, надеясь на то, что сейчас не начнется внеплановый осмотр. как на собаке заживает, знаешь такое?

это странно и выглядит как сюжет из модной британской комедии: робб делает благородный вид, весь из себя такой рыцарь, ухаживающий за прекрасной дамой, в их общении кокетство и смущение, насквозь пропитанные взаимным интересом, все еще скрываемым, но таким очевидным. первое свидание в диснеевских декорациях, если бы не память, подбрасывающая красочные картины, которым всего несколько дней. на них густая темная кровь, они пахнут дорожной пылью и паникой, на них - прикосновения ее губ и запах ее кожи, и роббу до одури тяжело быть прекрасным принцем, зная, что она видела его безумным и зверем.
еще тяжелее - понимать, почему, несмотря на все это, она все еще здесь. улыбается ему мягко, красиво. робб все больше уверяется, что джейн будет в списке лучших вещей, что когда-либо случались в его жизни. неизвестно только насколько, но, клянусь, она там будет.

он, блять, даже не успевает сесть за стол, к которому его ведет официант, попутно отбирая у девушки цветы, чтобы запихнуть их в вазу. приятное место, все просто чудесно, было бы вообще идеально выгнать отсюда нахрен всех людей, чтобы остаться с джейн наедине. робб только хочет выдохнуть, мол, фух, бля, самое непонятное позади, как его окликает смутно знакомый голос. он оборачивается по инерции, его на автомате утягивают в рукопожатие. роннел, старый почти что не друг, но номинально робб не мог послать его нахер по причине нежелания светских бесед вовремя свидания с девушкой, которую ему хочется сильнее, чем победы в этой сраной войне. у роннела отрицательное значение в графе айкью, потому что, несмотря на внимательно следящую за заминкой робба джейн, он все равно после «давно не виделись» и «как дела» радостно уточняет про «а что там со свадьбой» и «когда женишься».

робб решает все-таки забить на долбоеба, поэтому оборачивается к джейн моментально, в защитном жесте выставляя руки:
- погоди, я сейчас все объясню.