робб вертит в руках холодный пивной бокал, смотрит на свои пальцы: вот этот он показал уолдеру фрею, а вот на этом - будет кольцо. мать даже не заикается про семейные реликвии, поэтому придется покупать что-нибудь самому. что-то простое, утонченное и безбожно красивое, как сама джейн. все будут смотреть на это кольцо всякий раз, когда потребуется напомнить себе, что робб старк совершает ошибки. когда нужно будет потестить свою веру в короля на прочность.

по большей мере роббу плевать, но он ждет от своих честности, требует ее, но всякий раз под «это смело» слышит «это глупо».
смелый и глупый волк, так и запишем, на надгробие высечем, если оно вообще у тебя будет. это нынче большая честь - быть похороненным достойно где-то близ своих предков. любая мысль об отце заставляет его челюсти сжиматься, а самоконтроль - падать до отметки ниже среднего. а мыслей об отце ничуть не меньше, чем летом. они все еще жалят как осы и не идут на покой.

робб не способен больше расслабиться где-либо, где больше пары человек: один из двух обязательно найдет, что сказать по волчью душу, спросить, посоветовать, влезть куда не надо. роббу не нужны советы, и у него нет ответов на вопросы. спроси его, что он вообще делает, и будет короткий бессвязный рассказ, наполовину состоящий из географических названий, неймдропинга и мата.
но никто красивых умных речей от него не ждет; они принимают его таким, какой он есть, так роббу говорят. ему не надо даже ничего объяснять, все решения принимаются как должное и оспариваться начинают только на стадии вылетевшей из дула пули. никто не шутит про сорванную помолвку, смотрят на робба, понимают: сегодня эта тема = табу. ему и без этого есть на что агриться, его и без того дохрена чего волнует. ему, чтобы все это хоть на секунду забыть, выжрать нужно немеренно, но робб больше не имеет права так вести себя перед людьми. он не пытается держать спину ровно, лениво потягивает пиво, чтобы речь строилась легче, но в ее простоте обрисовываются острые углы, которые ненароком задевают, даже когда того почти не хочет. побочный эффект прямоты и честности - старк не вспыхивает, как спичка, но медленно закипает, а кнопка «страшно вырубай» отсутствует.

он вертит головой в ответ на излишне спокойный в этой обстановке голос, зовущий его по имени. номинально он должен знать здесь всех и каждого, но робб старк с недавних пор никому ничего не должен, поэтому заполняет пробелы не стесняясь. инстинкты предусмотрительно говорят ему слушать внимательнее, и все вокруг затыкают рты по взмаху чужой руки, словно чтобы робб ни единого слова не пропустил.

дом, не пользующийся популярностью на севере, обрисовывается в голове красно-черными красками среднего качества. не то чтобы где-то в британском джикью ежегодно публиковались рейтинги; север целиком и полностью не подходил под описание места, куда родители хотели бы отправить детей на летние каникулы, а северные дома редко были звездами светских раутов, как минимум, из-за того, что из трех вилок при сервировке стола две автоматически воспринимались ими как лишние и могли быть использованы как оружие.
у нас тут своя тусовка. субординации по минимуму, у робба есть охрана, но он не таскает с собой трон и не просит целовать перстни. ты можешь поговорить с королем севера, высказать свое недовольство; он может выслушать, приобнять, угостить сигаретой или дать по ебалу.

на пассажи из дредфорта у робба почему-то срабатывает именно третья опция где-то еще на недовольстве подчиненных, но воспитанный мальчик дослушивает до конца. воспитанный мальчик не дурак и читает провокацию, к которым не привык от своих людей, все эти попытки юлить намеками, задевать иголками оставьте благородным дамам. робб смотрит в лицо, на котором ни смятений, ни сомнений, ничего вообще нет. робб говорит: «пойдем покурим». зовет за собой жестом.

все дело в джейн. личная жизнь робба теперь достояние общественности и в какой-то степени то, от чего зависят чужие жизни, но он все равно злится. от посторонних подобного слушать не намерен, а люди болтонов пускай и служат королю севера, но они не знают робба старка. границы, как и те, что сомкнулись вокруг винтерфелла, не позволяя чужакам проходить внутрь. границы, которые волку приходится защищать. ему не нравится, что его самая израненная часть тела не похоронена где-то в больничных листках, а известна каждой собаке, даже если она сын русе болтона. роббу доселе доводилось иметь дела только непосредственно с ним, а упоминания о его отпрысках он уже слышал от других людей.

вокруг тихо, атмосфера = саспенс, когда робб поднимается с места, прихватывая куртку со спинки стула, неторопливо выходит на улицу под пристальными взглядами, на которые не обращает внимания. никто, слава богу, не пытается вдогонку материал для стэндапа проверять. мать учила робба этикету: личные вопросы решаются в личном порядке, не надо выяснять черт знает что на публике, даже если кругом все свои, хотя он уже не уверен в последнем.
вообще не уверен.
в современной истории северных земель глава про дредфорт написана корявым врачебным почерком, который, в том числе и роббу, не разобрать. и она где-то в списке проблем, которые должны его напрягать.

- рамси? я ничего не путаю?
он смотрит на смелого парня рядом с собой, смутно понимая, откуда он черпает свою смелость. они никогда не встречались раньше, чутье приказывает: «следи». робб старк воспитанный мальчик, который в край уже заебался. он закуривает раньше, чем влезает в куртку, поэтому говорит не вынимая сигареты изо рта.
- а что у вас, блять, в дредфорте происходит вообще? - у него наезд вместе с любопытством, и вместо попытки перевести стрелки - демонстрация того, кто тут предъявляет; добавляет чуть спокойнее, - раз уж говорить о разных слухах.

и о том, какие из них тебя должны ебать, а какие - нет.
на улице прохладно, но роббу отлично: он и так кипит.

надо было внимательнее слушать - робб понимает это, и лучше поздно, чем никогда. глядя рамси в лицо, чужие неоформленные в факты слова теперь обретают не столько смысл, сколько фактуру и цвет. наливаются густой черной жижой, но это просто темно на улице, света нет. так-то она темно-красной будет, пролитой кровью станет.

вся эта невнятная инфа была подана роббу черт знает кем, но повторяется в голове все равно нудным голосом старого касселя - преподавателем душного матанализа, ворвавшимся на рейв. если винтерфелл - это сердце севера, то дредфорт - из разряда выделительной системы. там происходит что-то, что не идет на руку новоиспеченному (роббу кажется, что прошла уже вечность с тех пор, как он -) королю, но пятна размытые, а мы не верим слухам. у старка есть оправдание: у него и так полно дел, есть о чем париться. возможно, стоило поднять этот вопрос раньше, но случайные встречи всегда добавляют сюжету неожиданных поворотов. (теперь снимаем как у балабанова.)

с поправкой на то, что рамси здесь не случайно. он официальный представитель и доверенное лицо, хотя этому лицу именно доверять хочется меньше всего на свете. его не поймать на злобе или ненависти, чтобы просто решительно бить по челюсти. нет, тут все глубже, опаснее, глаза у болтона мертвые, но смеются. у волков шестое чувство; оно говорит роббу, что перед ним яма с кольями.
(и она ему улыбается.)
лицо у старка раздраженное, затяги неторопливые. рамси кривляется, как третьеклассник перед вольером с тигром, зная, что между ним и животным прутья железной клетки. что он ему не сделает ничего, только зубы об решетку переломает. рамси куражится, от души кайфует, когда пробегается по своему послужному списку. робб сперва его даже не осознает, слушает молча, чего там? девчонка айронвудов, скачущие кобели, черенки в жопу. типичный пятничный вечер в дредфорте, если еще добавить караоке. 

робб делает себе мысленную заметку побольше общаться с русе. воспаленную рану лучше держать на воздухе, на видном месте, чтобы не гнила в тепле, замотанная в бинтах. потому что, когда робб принимает тот факт, что рамси издевается, гордится собой, но не лжет, что-то яркое, острое пронзает его болезненное чувство справедливости, и из искры - той, что у рамси в горящих щенячьим восторгом глазах - вспыхивает благородный волчий гнев.
о каком вестеросе может идти речь, если здесь, своим же людям на севере небезопасно. робб закрывал границы винтерфелла, думая, что все беды по их душу только от чужаков; засыпать вход в нору и жить себе спокойно в темноте и холоде, в своей маленькой экосистеме без страха, что шкуру продадут на юг за копейки.
но зло - под кожей. совсем рядом стоит, дышит в лицо, тянет руки, сокращает дистанцию. рамси не выглядит как человек, которого учили достойно обращаться с властью, даже если речь идет о такой всеми богами забытой дыре как дредфорт. ты же бастард; робб уверен, назови он его так прямо в лицо, и оно у болтона пойдет пятнами.
он весь такой мудрый, загадочный, сраная ивил квин; старку оглядываться, чтобы искать принцессу или яблоко?

уколы ищи от бешенства.
- еби кого хочешь.
- спасибо за разрешение.
щенок ебаный.
у рамси вырезанный из нервной системы инстинкт самосохранения; старк иначе его тон, слова, манеру объяснить не может, судорожно вспоминает, когда он в последний раз позволял с собой так разговаривать. лет в пятнадцать? от его деланной заботы гвозди в голове начинают дрожать, конструкция трястись все сильнее. старый, никуда не спешащий уолдер сейчас похрапывает где-то у себя; все эти названные короли могут поперерезать друг друга в одночасье, а старику фрею хоть бы что, он всех переживет, без сомнений. его хата с краю, и двери в нее заперты. угрозы - последнее, что робб планировал слышать от тех, кто служит родным землям. за которые он, раз уже главный здесь, готов умирать.

- ну чё, мир?
робб реагирует как пес, к которому тянутся незнакомые руки; вцепился бы рамси в руку зубами, да только толку никакого не будет, и сигарету приходится уронить, жалко. одной рукой хватает ладонь, коснувшуюся его лица, второй - за горло, по крепкой шее, под челюстью. робб сильнее, и он правый - эта истина заставляет его забывать о том, что он сейчас разочаровывает всех тех богов, что ставили на его безоговорочную праведность. он дышит болтону в лицо, на котором ни тени страха; робб - стопроцентный концентрат ненависти, и ярость вспышкой на солнце, этот свет слепит глаза, заливает пространство отблесками алого. пальцы сильные и жмут пиздлявую глотку намертво.
робб понятия не имеет о том, что там болтоны знают о семейных старковских ценностях, что осталось в легендах, а что - имеет доказательства. знает ли рамси о том, что его король одним щелчком в дурной голове может сделать свои ровные зубы слюнявой пастью, рассерженный рык из горла - протяжным воем, холодные пальцы - грязной лапой с когтями, что может оставить рамси болтона без лица за долю секунды.
болтать попусту робб не любит, он говорит о том, что может, одним взглядом, где синева и бешенство.

сердце колотится: так нельзя так нельзя так нельзя.
воспитанные взрослые люди же, парируй вербально. робб же умеет говорить вот эти меткие колкие фразы, расставляющие точки над и, а провинившихся - по углам.
хватка рук слабеет, сперва одну отпускает, потом вторую - ту, что хочется вымыть с мылом, насколько неприятным было касание болтоновской кожи. злость гаснет, под ней растекается липкое отвращение. оно приказывает роббу нахер не тратить ни свое время, ни свои силы на скальные улыбочки.
он отпускает рамси, и, едва отводит руку назад, чтобы сжать пальцы в кулак (так нельзя), ударить в лицо не прицениваясь.
сочно, крепко, киношно.
- ну давай, бля, дальше бычить, - ругается себе под нос.
роббу будто пятнадцать, сила удара отдается в мышцах в обратную.

робб успел подзабыть, что вопросы могут решаться так. что вместо подсчета никому невсравшихся акций, вместо деланной заинтересованности на лице во время формальных совещаний, вместо прощупывания эфемерной силы в графе итого и процентных соотношениях можно чувствовать ее в себе напрямую. каждой клетке в мышцах отдавать какой-то первобытный импульс про то, что аргумент - это сила удара. доказательство твоей правоты - чужая пролитая кровь.

в один присест сильный слабого съест.

из носа у болтона льется, роббу от этого становится легче. попускает прямо, вдох полной грудью идет с удовольствием, со свистом. камень с плеч прямо рамси в еблет прилетает, и робб опрометчиво расслабляется, думая, что именно он здесь и сейчас поставил точку. можно ведь быть бесконечно наглым уебышем, но рано или поздно врезаешься в стену, в тупик, в границу, перелезая через которую, ты приземлишься полным психом. за этой гранью вместо старых правил - отсутствие каких-либо вообще.
(рамси по этой стене карабкается с таким рвением, что сдирая ногти об грязные камни.)

робб, правда, (честно, мам) думает, что на этом разговор закончен. что вот сейчас он развернется, не попрощавшись ни с кем поедет домой или к джейн, расскажет про пизданутый дредфорт и тварей, что в нем обитают, а потом обязательно придумает, что с болтоном делать. тот к нему тянется, улыбку свою полоумную давит, бережно трогает, гипнотизируя словно змея, и должен сказать очередную мерзость, сплюнуть яд с языка, накопившийся вместе с кровью, и забиться обратно в свою нору, где там его, склизкого, собаки по запахи не найдут.

но спонсор продления сериала на второй сезон - рамси и его то ли неосознание происходящего, то ли глубокая душевная болезнь, то ли одержимость бесами, спайсами или и тем, и другим одновременно; но роббу больно. его ведет слегка от неожиданности, потому что в планы на вечер вспыхнувшее солнышко не входило. болтон его разворачивает, в ближайшую стену мордой и пальцами - в волосы, пока робб туповатым щенком принюхивается к тому, что вообще происходят, пытаясь уложить в привычную систему координат ту ситуацию, где ему, выставочному голден ретриверу, дает пизды полубольная уличная псина.

странно как-то, непривычно, робб пробует на вкус новое ощущение - мокрая штукатурка скрипит на зубах.
до него постепенно, маленькими шажочками доходит, что все это не дешевые выебоны, что это какое-то прицельное, концентрирование стремление именно до старка доебаться самым простым способом, но он не мог на провокации не вестись, не мог и все. игры в благородство туда же: хоть небо обвались, робб не будет бить по яйцам и стрелять в спину. эта клетка из принципов объективно делает его слабее, заставляет о слишком много думать, прежде чем что-либо делать, но этот алгоритм так глубоко в извилинах, что нарочно не остановить, кнопку отмены нэд старк вырезал из мозга еще в то время, когда роббу вырезали молочные зубы. он не способен играть грязно - впору вписывать какую-нибудь форму инвалидности. ты не можешь позвать на помощь, угрожать тяжестью титулов, звонить лорду болтону и ныть в трубку, что за хуйню ты породил и почему она меня трогает.
слишком честный, у них с рамси разные весовые и ценностные категории.

- хотя вообще пахнет пиздежом, старк, - он смеется, и у робба тоже что-то нервно-задорное вырывается, -  вот эта вся волчья околоролевая блажь.
ничего ты не знаешь, сноу; старый старковский локальный мем, невовремя прилетевший в голову, тоже робба веселит.
- какая же тебе пизда, - клокочет в горле хрипло.

он мог бы доказывать обратное, но теперь уж как-то нарочито будет, позерство, понты. пускай думает, что пиздеж, робб запихивает своего джокера поглубже в рукав, справится ведь сам. вечный комплекс наследника всяких невъебенных штук: а кем ты останешься, если вычесть из уравнения знатное днк.
у бастардов такие же - но наоборот.
робб без резких необдуманных движений, когда рамси оттаскивает его с прохода, с видного места, где они как на авансцене в свете прожекторов, туда, где в полумраке все должно выглядеть в сто раз драматичнее. старку свет нахуй не нужен, у него нюх на то дерьмо, которым пахнет каждый болтоновский замах. в нем, в отличие от робба, ни ярости, ни нервных импульсов, заставляющих конечности сжиматься. рамси = криповая кукла с застывшей маской на лице; при свете дня расправить платьице и чмокнуть очаровательную малышку в лобик. в темноте холодных подвалов, куда относят ненужный больше хлам, увидишь эту мертвую игрушку, сверлящую горящим взглядом пустоту, - и побежишь менять пижамные штаны.

но когда вовремя ночных походов маленького робба по подвалам на него падала дедовская стремянка, он ее пиздил в ответ. сперва дергался, а потом швырял в темноту со всей дури.
ее и до сих пор хоть отбавляй.
рамси робба разворачивает к себе, красиво ставит к стеночке, плечи у того выпрямляются, подбородок задирается под чужим оценивающим взглядом. старку любопытно, как это далеко зайдет; как болит лицо после драк, пьяных, искренних, он немного подзабыл, давно последний раз такое было, теперь уже не до всех этих пацанских разборок. но ностальгия приятная, разливается теплым гудением отголосков боли под брюхом, куда рамси бил. страха никакого, только лишь странная уверенность в том, что когда его лица касаются аккуратно пальцами, это почему-то опаснее, чем хлестко бить в дышло.

но робб смотрит насмешливо, роббу весело; он успевает даже получить какое-то сомнительное удовольствие от азарта, прежде чем яркая вспышка взрывается перед глазами, слепит и простреливает голову. хедшот.

взвывая старк хватается за нос, бьется затылком об стену, стелет сквозь зубы: «суууууууууууукаааааааа».
отнимает руки от лица, залитые собственной кровью, и лишь сильнее размазывает ее по морде, разглядывая пелену перед глазами. затем - всего секунда - переводит взгляд обратно на виновника трагедии: «ты нормальный?».
вопрос глупый, но вырывается сам собой. робб хватает довольного собой болтона за голову, не оставляет себе времени на скулеж и перевести дыхание. тянет булыжник корпусом вниз, заставляя наклониться и брызгами с носа его заливая. 
«а если я б свадьбу не отменил?»
хорош жених, с разбитым ебалом да под венец.
робба это почему-то злит особенно сильно. мать бы вылечила, конечно, но все равно неприятно. фиксирует бошку (вот так заебись) и бьет коленом в лицо. так уже никакого чувства причастности к прекрасному, так уже одно лишь желание сломать рамси побольше костей. хватает за волосы на затылке, задирает его лицо, чтобы ближе к свету, чтобы видеть лучше.

- я б тебя пригласил, - робб все пытается вытереться, поэтому волчья кровь с его рук у рамси по всем ушам, волосам размазана, - цветочки бы мне рассыпал.
проводит языком по красным зубам в своей пасти.
ну вместе с детьми. у алтаря. ну ты понял.
в солнышко было больно, у старка слепая жажда мщения, он снова клонит чужое тело вниз, руки заняты тупым окровавленным бочонком, поэтому в живот уебку тоже бьет коленом. робба отпускает чуть-чуть, поэтому рамси он тоже отпускает, толкает куда-то во тьму подворотни. разъебись там нахуй.