глупость рука об руку с жестокостью. запаха гари ему будто мало, курит прямо в комнате, не раскрывая окон. он был на улице вчера: смотрел с пацанами на людскую толпу, они принюхивались к дыму и выкрикам протестующих пытаясь понять, сойдет ли это все за еду. оценивали, разговаривали тихо. стайки делят территорию, бьются в кровь за право главенства, хищники рычат и достают оружие, ненароком забывая о том, что то, что стало для них полем боя, для кого-то всегда было домом.
не всем в этих джунглях нужны земли и власть.
(желудок у шу сводит от голода, и он подскакивает с кровати так резко, что едва не падает носом в грязный пол.)
шакалам, например, нужна только мертвая плоть.

он мог бы сделать правильный выбор. доучиться с горем-пополам и попытаться пойти работать кем-то, кроме грузчика в дождевом доме. с восьми до восьми, до боли в мышцах, но зато спал бы крепким сном, а не сверлил в темноте желтеющую побелку на потолке часами. это плохая, но честная жизнь; он бы начал бухать, гены бы взяли свое обязательно, и, растеряв к двадцати пяти всю свою красоту на злом еблище, женился бы на сто двадцати килограммовой бабе, через полгода начав ее нещадно пиздить за каждое лишнее слово.
он мог бы стать как отец.

(шу спотыкается о кроссовки в прихожей.)
но он никогда им не станет.

здесь таких немало, они не сбиваются в стаи, но ведут себя по-партнерски, прекрасно осознавая, что если заснешь с раскрытым кошельком, то больше его никогда не увидишь. что конвейер по сдаче своих безмозглым копам медленно, но верно движется вперед - следующим на него ступишь ты. они не вызывают скорых и не вспоминают богов. не знают, что делать, если на часах пробьет двадцать пять, а стены вокруг не будут ни тюремными, ни больничными.

(шу видит из коридора кусок гостиной, где бесформенной жижей на диване похрапывает пьяная мать, и хочет плюнуть ей в отекшее лицо, но просто хлопает дверью, зная, что это ее не обидит.)

ему нужны деньги. чтобы умереть красиво с зрачками, залившими радужку целиком, под боком у красивой голой девочки. лучше прямо сейчас, чтобы не видеть утром, как чудовище на диване собирает свое лицо, как медузу. отсутствие причин, чтобы жить, проще, чем отсутствие причин умирать. у шу нет ни того, ни другого: поезд перед ним мчится без остановки, белый шум от грохота рельс записался в подкорке. он должен бросить под колеса себя или случайных прохожих, отдать дань пути, на который его не взяли.

те, кому есть, что терять, сидят по домам. на улице тьма по кругу, и, бросая взгляд на экран телефона, шу не воспринимает цифры на них всерьез. штормовые официально эволюционировали в ад на земле, в заброшенных складах греются чугунные котлы, дрянь разной крупности повылазила из нор. шу знает, он маленький и едва заметный. стоя поотдаль от кричащей толпы, косясь недобро на дозорных, он пустое место, так мать всю жизнь говорила. местные глазеют на небывалое доселе безумие, шу об этих землях может многое рассказать.
о том, что чуму принесли не львы и не волки, а крысы.
шу ковыряет носком кроссовка канализационный люк, дожидаясь своих посреди улицы.
- дышать нечем.
- ну, блять, не дыши.

звон битого стекла как взмах флажка на гоночной трассе, вместо аплодисментов и радостных воплей - болезненный крик и громогласная ругань. шу видел это своими глазами: пришествие первой разбитой витрины. они смеялись, и в полный голос говорили о том, куда кому-то из одичалых нужно вписаться своим еблищем, чтобы было что разобрать на сувениры.
шу знает: возьми он сейчас нож да кинься в толпу, будет раненный и не будет виновного, потому что его не найти. он мог бы раствориться в толпе, никто бы его не заметил.

звон битого стекла дважды = звонок на перемену в школе. они оборачивают все разом, словно птенцы, а потом бегут. уже не рассуждая, просто делая от искренней жажды свободы. когда еще ты будешь таким безнаказанным? шу топчется по стеклу и ловко уворачивается от летящих предметов. запах дыма настолько осел в легких, что новый огонь замечают далеко не сразу. у шу щенячий восторг, он хватает друга за руку, орет: «смотри!».
просит в голове: «только в огонь не лезь».

нут смотрит как на придурка. оборачивает руку бинтом, который непонятно откуда достала. шу забыл, что в этом доме лечатся чем-то, кроме приказов не ныть. от кроссовок в прихожей следы из грязи и мелкой стеклянной крошки. гарь где-то так накрепко взялась, что шу, закрывая глаза, видит, как бережно огонь касался его кожи. всего одну секунду, но шу зашипел как кошка и рассыпался в сотню проклятий. ему пришлось уйти, и тот путь, что он прошел, должен был оставить еще и следы крови.

они грабят магазины, никто не может их остановить. штормовые - экспериментальная программа для введения ежегодной судной ночи, все преступления ниже ранга а, включая убийства, разрешены с семи вечера до семи утра, боже благослови отцов основателей.
но утро не наступает. нут выглядывает в окно - там ни намека на рассвет, ни единого проблеска света.
когда еще ты будешь настолько безнаказанным?
шу сотни раз говорили о том, какая у него очаровательная улыбка.
- ты пойдешь со мной.
они говорили об этом с парнями, детали придумывали, как будто сценарий для нетфликса, но понимая на все сто, что они не будут делать это вместе. они не доверяют друг другу - это правила игры. сегодня ночью шакалы будут есть: разбредутся по мусорным бакам и будут смеяться с самим собой. пока у кого-то там глобальная война за прописные истины, у них тут желать жить хоть на каплю получше. шу знает: он больше не будет ныть, теряться, хотеть жрать до боли в желудке, плакать до захлебывания соплями подле сдохнувшей матушки.
и нут будет рядом с ним.
- братишка знает, как заработать тебе на колледж.
[nick]shu[/nick][icon]http://s9.uploads.ru/YPBIT.png[/icon][info]<div class="lz"> <a href=" ">шу, 18</a><br>тук тук я взглянул под кровать и меня испугалось чудовище<br> </div>[/info]

его голос на редкость спокоен и вдумчив, когда он вслух рассуждает о том, на что они способны. будто приценивается к тому, насколько это значение теперь велико по сравнению с полным нулем, что они могли раньше. в мирное время, в серые будни. звон битых витрин был гонгом, открывающим бойню, написанную по их сценарию.
шу раскидывает идеи об улицах, по которым больше не ездят патрульные; о хаосе в тихих кварталах, где на звук выстрела никто больше не обратит внимания, а если и заметит, то лишь обрадуется, что стреляли не в него; о охранных системах, на вызов которых никакая срочная служба не примчится. можно вырубить электричество заранее, нут.
можно расстрелять крыльцо дома из гранатомета, и соседи лишь скажут, что гребанные форды еще легко отделались.

шу перебирает мысли, как колоду карту, ждет, когда выпадет джокер. поднимает глаза - нут уже перед ним. называет ебанутым (ничего нового), а сама смиренно слушает. шу перед ней как авария на трассе с еще неприкрытыми полиэтиленом трупами - жутко, не по себе, но взгляда оторвать не можешь. все разговоры брата словно гипноз.
то, что еще пару недель назад казалось сюжетом для дешевого хоррора, теперь становится их планами на вечер. хуевыми планами, плохой идей, как говорит нут.
говорит, но в ее голосе нет недоверия, в глазах - непонимания, в мыслях - страха. она знает, насколько все это реально. пусть это останется нашим секретом, но нут - именно то, что забивает шу последний гвоздь в крышку гроба. если сестра относится к его словам серьезно, значит он сам еще не сошел с ума.
значит кровь под ногами ему не казалась; значит подаренный шанс творить зло не был просто порождением его воспаленного воображения, защитной реакций на вечно гниющие раны под мятой и дурно пахнущей футболкой.

нут = стрелка компаса. путеводная звезда, которая развязывает ему руки и всовывает в них пистолет.
у него на лице авансом выданное самодовольство. слишком рано, слишком глупо, но голод до плоти все яснее на языке чувствуется и сильнее цепляется за ребра, когда шу все чаще и тверже повторяет свои забрать, разгромить, заставить, выбить.

нахуй план, говорит он не со злобой - с восторгом. на улицах сейчас побеждает тот, кто позволяет хаосу вести себя вслепую, тот, кто все отрицает и не признает ничьей правды, тот, кто бьет наотмашь не всматриваясь в лица. главное правило - это не медлить, не сомневаться, не думать дважды. спасать нужно только себя и друг друга, всему остальному позволь полыхать, нут.

визг кипящего чайника как доказательство того, что они все еще в четырех стенах своей норы, а не в ментовских сводках, немного спускает шу с небес на землю. они проебались, когда родились здесь, когда цеплялись за жизнь, когда, вопреки всему, выбирались на свет, находили еду, любили друг друга.
присутствие нут - вот причина его упрямой веры. он не был бы так решителен с парнями, потому что они не будут за него впрягаться, когда запахнет жаренным. а нут;
нут должна умереть за него.

шу говорит о том, чтобы ворваться в дом, не в самый богатый, но и не в совсем нищий. перепугать их ночью до усрачки, всех, кто там будет. под дулом пистолета согнать семейку в одну комнату, пускай забьются в угол и будут молить о пощаде. кто-нибудь из детишек обмочит свои пижамные штанишки, а отец семейства обязательно попробует дать отпор, схватит что-нибудь, кинется вперед и тогда, нут, мы выстрелим ему в руку.
или в голову.
- нас двое, - шу не замечает, что делает сестра, но в нос ударяет приятным запахом, - я держу свинят под присмотром, ты - собираешь все, что можно унести.
(деньги, драгоценности, мы должны быть налегке.)
мы должны казаться профессионалами. тьмой и неминуемой гибелью. шу потряхивает от предвкушения, а вдруг там он сорвется с цепи. или силенок не хватит: цепь натянется, передавит ему глотку, продавит кадык, оставит задыхаться булькающей кровью в сломанном горле.

нут в сотню раз умнее, но брат тоньше чувствует. он осознанно и осторожно, бережно принимается давить ей на все больные места, на воспаленные гнойники, чтобы заставить ее смириться, поддаться, прогнуть свою изящную спинку под его тяжелой рукой.
- у нас не будет другого шанса, - зачесывает волосы назад усталым жестом, - посмотри мне в глаза и скажи, что мы упустим его.

шу смотрит. знает, что она не откажет, что понимает все не хуже него самого, но где-то рамки дозволенного, и у шу они расцарапаны, разодраны ногтями, повреждены и стерты.
а что у тебя, нут.
ты будешь стрелять?

она раздражается, говорит, мол, хватит нести чушь, у тебя нет оружия.
шу не расплывается в обольстительной улыбке как злодеи со страниц комиксов. он пожимает плечами, пауза затягивает, и нут, должно быть, слышит, как крутятся ржавые детали механизма в его голове.
- знаю, где достать.
дозорных на улицах обчищали, открывали забрало шлема и харкали в лица, забирали винтовки и убегали прочь. шу просит дать ему пару-тройку часов, он уверен, что кто-нибудь из его осмелевших друзей что-то видел, знает. быть может, он расскажет им правду, а они пожелают ему удачи. даже если стволов будет двое, он возьмет только один: ты, нут, возьмешь что-нибудь из дома.

шу спрашивает, сколько сейчас времени. на улице всегда тьма, но в приличных семьях сохранен режим с временем отбоя и с будильником на шесть утра. им нужна ночь, застать врасплох, воплотить все кошмары в явь, обернуть все мольбы про такое не может случиться со мной в обвинительный приговор.
- выберешь сама, - отвечает он на вопрос, как им искать нужное логово. у шу ноль идей, но до краев энтузиазма, ему плевать, он готов врываться в дом напротив. нут хочет плана - он дает ей карт-бланш (вместе с ответственностью, что он валит на хрупкие плечи).

(чтобы потом он бился в истерике: это ты выбрала этот дом! это ты нас убила!)
не сегодня, не завтра, а прямо сейчас. я достану. не бойся, нут, братишка все устроит. кто знает, что будет следующей ночью, где гарантия, что всех их не перестреляют на улицах и анархия подавится собственной слюной, задохнется под вооруженным гнетом.
шу обещает вернуться как можно скорее.
я вернусь, и мы пойдем, хорошо?
[nick]shu[/nick][icon]http://s9.uploads.ru/YPBIT.png[/icon][info]<div class="lz"> <a href=" ">шу, 18</a><br>тук тук я взглянул под кровать и меня испугалось чудовище<br> </div>[/info]