милосерднее было бы его придушить, конечно.
утопить в ванной, потому что с дефектных котят выгоды никакой.

у нико тоже выгоды никакой не осталось. понимание этого приходит не сразу, потому что с фоновым шумом в виде едва слышной, но вечной раздражительности в адрес исы он привык мириться. нико давно перестал ее замечать, она почти что фундаментом была для их удивительной дружбы.
не позволяла забывать ему кто они друг для друга.
сентиментальные привязанности нику чужды: если убрать декорации, то иса = в р а г.
единственный.
нико чувствовал, что был в полушаге от проигрыша. так страшно было, волнительно, горько и гневно. в груди горело что-то больное и сильное — такое же, как и ты сам.

нико дохера есть чем заняться в школе. он растекается по своей парте, последней в крайнем ряду, и укладывает голову на пустую тетрадь, надеясь, что так можно будет подавиться жвачкой во рту. сил, чтобы заниматься чем-то, что ему не нравится, практически нет. нико никто этому не учил, сам как-то понял: если не хочется делать, не надо себя ломать.
нужен и должен выпали из его лексикона, мозг распознает их как полную чушь, к совести и чувству ответственности взывать бесполезно.
ника можно попросить. нику можно лгать. ником так легко манипулировать: принимает все за чистую монету, никогда не видит подводных камней.

иса слеп еще больше.
(отец клиффорд держит в коробке пару глупых котят: пока один просто прется не в том направлении, второй — вообще не двигается с места.)
он не понимает, что случилось, и, кажется, будто не поймет никогда вовсе, потому что не видит в нико зла. быть может, осуждает за опрометчивость и склочность, но какая из ника угроза, в самом-то деле. у них так много общих секретов, что даже болевых точек искать не нужно — можно кидать не глядя и быть уверенным, что попадет в цель.
но иса сопротивляться не будет.

когда звенит звонок, нико скидывает все с парты в рюкзак одним махом, словно в мусорный мешок, отнюдь не грациозно встает из-за стола и покидает кабинет одним из первых. у нет вопросов к учителю или желания любоваться на опостылевшие рожи одноклассников. ему жарко и без причины нервно. путь вниз по лестнице и на свободу занимает не больше минуты. у исы тоже кончились уроки, но нико не останавливается ни на крыльце, ни во дворе школы. старается даже не думать о том, сколько исайя будет по привычке его ждать один.
возможно, напишет вечером.
(заблокировать)

следующим утром будет стоять в коридоре, хлопать своими глазами, встречая нико привычным выражением идиотии на лице. всегда выглаженный, всегда собранный, не спорящий с учителями и исправно делающий домашку. быть может, у него неплохо работает мозг, но по жизни ты бесконечно тупой.
нико проходит мимо, словно исы по пути и нет вовсе — пустое место.

из-за этой дружбы на него и так достаточно много косо смотрели. они друг другу не ровня, параллельные вселенные. но иса был нужен, приходилось заглядывать ему в глаза, тянуть из него унылые беседы, чтобы понимать, что за дерьмо варится у него в голове. знать, что он и рта не смеет раскрыть. в стенах школы шататься с ним было практически стыдно. нико из другой категории: я вызову твою мать и боже, прекрати врать.

здесь даже болевых точек искать не нужно, у нико есть веревки, которые привязаны к исе так крепко, что любое его шальное движение отдается тому, словно круги по воде. эти веревки он может даже закинуть ему на шею и затянуть покрепче.
милосерднее было бы его придушить.

у парадного входа много людей. когда иса ждет его снова — в голубых глазах смятение и ожидание. он всегда выглядит так трогательно, как у нико не получится никогда, потому что в нем ничего не вызывает жалость.
раздражает. он говорит об этом — ты меня раздражаешь — одним взглядом, когда равняется с исой, на сей раз давая понять, что видит и замечает. нет, не пустое место, а место, которое меня бесит.
проходит мимо, чувствуя, как довольно выходит из берегов болезненное самолюбие.

знать, что ты кому-то так дорог, что твой уход войдет ножом под бледную лопатку, — это до сладости приятно. тянется сахарной жвачкой меж зубов.
но нико не тешит себя надеждами, что будет в главной роли этих бессмысленных страданий в чужой жизни.

в воскресенье они встречаются в церкви, где нико никогда не в репутации крутого или хотя бы приятного. он неизменно чувствует себя здесь инородным объектом в теле, от которого гангрена и гниение пораженных тканей. отрава, деготь, червоточина.
поступки плохих людей. нико не говорит ему, что ненавидит или что ты, исайя, сделал не так. клиффа в церкви нет, исчез, испарился, что ты теперь будешь делать? иса всегда рядом со своей мамой — картина мерзкая. за ником так никто не следит, поэтому всю службу чувствует на себе только один внимательный взгляд. запоздало доходит, что сюда в принципе больше можно не ходить.
лики на иконах могут выдохнуть спокойно, бесы прощаются с вами в последний раз.

нико не избегает нарочно, приходит демонстративно близко. иса хватает его за локоть совсем не сильной хваткой, но тот дергается, как от огня.
шипит сквозь зубы:
— не смей.

нельзя спастись, имея в своем лексиконе слово «пожалуйста».
нико мог бы составить свод правил, выученных им за время существования в этой стае голодных до крови щенков. правил простых, взятых откуда-то с рисунков в доисторических пещерах, потому что им лет больше, чем он может себе представить; потому что они заложены в днк и взывают к самым примитивных рефлексам — не разумным, а животным.
сражайся.
всем чем угодно, на этой войне нет правил. выбили зубы? царапай ногтями.
мешают учиться? жалуйся преподавателям.
вытряхнули рюкзак? захаркай ему школьный шкафчик.

нико долбанный дипломат.
у него в этом месиве оружие меж зубов и на лице — пиздлявый язык да сладкие улыбочки. писал бы резюме, обязательно бы отметил умение работать над репутацией и контролировать информационный поток. хер доебешься — видит насквозь. пока его друзья сдирают кулаки и заплевывают кровью асфальт, нико делает им алиби перед родителями, отмазывает у учителей, объясняется с копами и делает так, чтобы на следующий день после пьяной драки все эти дауны пришли в школу, будучи героями в глазах обывателей.
редкий дар, нико собой гордится, но от других подобного не требует.

от исы так и вовсе — огрызнулся бы хоть один раз.
ну, единственный.
нахмурил бы брови, хлопнул бы дверью, послал бы нахуй. нико все ждет чуда, но исайя не раскаляется, а ломается. будто в нем орган, отвечающий за злобу, тот, что из угля разгорается, вырезан. его не толкает к огню даже боль, хотя нико видит, как ему больно.
(нико завидует тому, как он терпит. сколько в нем выдержки и смелости продолжать жить.)

(или трусости все прекратить?)

он наблюдает за тем, как ису не толкают, нет — уже бьют.
потеря равновесия и громкий смех. стены школьных коридоров видели такое уже сотню раз, но публика наедается и становится голодной очень быстро. кровь, размазанная по полу, и застывшие в глазах слезы — это нестареющая классика, показ которой пропускать моветон. это не самое худшее учебное учреждение в городе, но точно расположено ниже отметки нормального, поэтому учителя на крики прибегут не сразу. если прибегут вообще.

все, что способно тебе помочь, у тебя самого внутри.
но если вспороть исайе грудную клетку, там будет всепрощающее доброе сердце.
и чистые помыслы, и наивная вера.
(все то, что святой отец так в тебе любил л ю б и л л ю б и л ценил.)

здесь они не имеют ни силы, ни веса. и священников здесь тоже нет, и библейские заповеди тут посланы нахер.
нико в принципе теперь даже и не сможет это прекратить: жернова уже работают и не остановятся, пока не перемолят тебя в песок.

— да какого черта! — у преподавательницы голос словно громовой, ей даже плевать на непотребную ругань из собственного рта. большинство зевак разбегаются по коридорам и кабинетам, как крысы, но нико не вздрагивает даже. он стоит поодаль и лишь наблюдает. читать нотации и взывать к морали подростков бесполезно; когда женщина разгоняет оставшихся, на ее лице разве что разочарование, а никак не волнение или забота. она, видимо, видела их — нико и ису — когда-то идущими со школы вместе, поэтому, завидев совершенно спокойного торна, бросает ему: «отведи его в медпункт».
нико кивает: «да-да, конечно».

помещение из ринга уже превратилось в безлюдное место, а иса за это время будто даже не вздохнул. когда они, спустя минуту, остаются вдвоем, нико присаживается перед ним, все еще сидящим на полу, на карточки и искренне советует:
— не надо вот этого всего, щеки подставлять, — касается аккуратно его лица там, где приложился чужой кулак, — ни ты, ни я не виноваты в том, что происходит.

руку бы подал, но встает — совсем не грациозно, чертыхаясь — и уходит. исайя должен сказать ему спасибо за это, потому что с медпунктом были бы проблемы и разговоры, сердобольную матушку вызвали б в школу, а тут возможность сбежать задаром. нико всегда знает, как исе будет лучше.

его теперь знает вся школа, про него разговоры в курилках и в учительских. никто логических цепочек вывести не может, как и клейма с его бледной шеи. если психологи говорят вам, что верное оружие против издевок — это терпеть молча, ведь мудакам отсутствие реакции рано или поздно надоест, то вам отвратительно пиздят. пустое место там, где должное сопротивление, лишь сильнее развязывает руки, снимает все предохранители. иса ведь не сделает ничего; нико хмурится, когда над ним его друзья так откровенно за спиной смеются.
они подступают к грани.