если бы не обязательства перед мердоком, кирк выстрелил бы волкову в голову в первый же день.
и ни одна мышца на его лице не дрогнула бы, просто вытащил бы пистолет и не глядя спустил бы обойму — авось, какая-нибудь да попадет. с совершенно невозмутимым видом — с таким, с каким кошки, усаживаясь на обеденный стол, медленно сталкивают лапой с него стакан, не отрывая глаз от хозяйского охуевания такой наглостью. и посуда бы билась, а волков бы умирал, потому что кирк — не беспрекословно верная мердоку псина; и хуй тот ему что сделает.

олег говорит, что ему очень приятно.
— а мне нет, — кирк пожимает его руку, попутно жалея, что сам без перчаток, и не задерживает контакт ни на лишнюю секунду, считая, что разговор на этом окончен; отворачивается и шипит на мердока, — вот это вот, — машет ладонью на оставшегося позади волкова, — не моя работа, а сделанное тебе, если что, одолжение.

макалистер, конечно, усмехается, но в полемику не вступает (себе дороже), потому что у него куча подчиненных, выстроенных в сложной иерархии и не смеющих ее нарушать, и есть кирк. он отдельно. переменная, вынесенная за скобки, — та, что имеет право обсуждать приказывать и называть ей хуйней. поэтому о'райли всем своим видом, брезгливым и раздраженным, показывает, насколько ему нахер все это связанное с волковым и его заданиями надо, особенно его пренебрежительный тон в адрес своего на ближайшие дни, как минимум, ангела-хранителя. это его не задевает, у кирка все в порядке с самооценкой, просто олег в его глазах за первые восемь секунд знакомства уходит в минус по шкале «интеллект», чем фактически ставит на себе крест.

но если бы кирк знал, чем все это кончится, то, помимо волкова, пулю в голову прописал бы еще и мердоку.

— ага, отлично, — его сарказмом можно препарировать наживую, — только херня полная. на моей территории слушаемся меня.
они встречаются на следующий же день, чтобы обсудить детали происходящего. на лице у кирка все еще необходимость делать одолжение, физиономия волкова перед глазами — наказание за преступление, которого о'райли не совершал. действительно вдумчиво он слушает того первые секунд тридцать, дальше — даже не пытается поддерживать иллюзию увлеченности, потому что олег априори не должен быть способен сделать что-либо нормально, понятия не имея о том, как у местных все устроено. а еще гением он определенно не был, господь отсыпал ему разве что самонадеянности, что в текущих реалиях больше походила на склонность к суициду. кирк так глупо умирать не планировал, он все еще здесь не на правах подчиненного, его слова должны иметь вес, потому что он ближайшее к мердоку доверенное лицо, профессионал и, в конце концов, еще ни разу не лажал и не собирался. но все его советы (приказы) больше имеют остроты и ультимативности, потому что, в первую очередь, он кирк о'райли.
поэтому все чужие аргументы бьются об его скепсис, как о глухую стену.

затем о стену бьется сам волков — затылком, будучи крепко приложенным об ближайшую вертикальную поверхность. потому что терпеть его кирку уже на физическом уровне невыносимо; нет, сперва было отрицание на логическом уровне и профессиональном, потом — на эмоциональном, потому что олег не сделал за прошедшие несколько дней буквально ничего, что не вызывало бы у о'райли закатанных глаз, нервного тика или скипа зубов. график будто бы уже близился к точке экстремума, присутствие бесноватого тупорылого тела рядом ощущалось причиной какой-то глубокой неврологической болезни кирка, иначе столь крайнюю степень желчи у себя во рту он объяснить не мог.

но первыми все равно сдают мышцы, и кирк устал быть благородным рыцарем и красоваться своим хладнокровием. пафосная тусовка, прием в самом разгаре, они оба уже устали делать вежливые лица, а на волкове белоснежная рубашка, которую очень хочется залить его же кровью, но кирк сублимирует, поэтому за вечер успел лишь вылить на нее бокал шампанского совершенно случайно.
но в идеале, конечно, бы было его убить нахер. минус один гость, никто и не заметит, но в этом и заключалась их задача — быть незаметными. олег все портит, потому что не делает так, как ему велено.

— я сейчас по лицу тебе не прописываю только потому, что тебе обратно туда возвращаться, — кивает головой в сторону зала, где олегу нужно быть без сломанного носа. угрожает без свидетелей, в полутемном пустом коридоре, потом делает вид, что ничего не случилось, потому что работа все еще важнее, а вечер тянется безбожно долго, и, роняя взгляд на растыканные тут и там бутылки, кирк не знает, что хочет больше, вылить одну из них в себя целиком или прямо еще полной вмазать волкову по черепу, чтобы доделать все самому. кирк даже оборачивается в поисках того, но легкая флегматичная злость быстро вспыхивает неподдельной яростью, потому что олега в поле зрения вообще нет. он не отчитывается, не обсуждает и, судя по всему, вообще не думает, что делает. все бы ничего, но если что-то пойдет не так, крайним будет кирк. подставляться за чужой долбоебизм ему совсем не улыбается.
и весь так сраный вечер.

о'райли напоминает ему об этом, когда все уже мало-мальски законченно и под контролем. никто не умер (а жаль), все дела сделаны, наверное, с божью помощью, иначе то, что они не огребли, кирк обосновать не может. он выглядит даже спокойным, когда они добираются до машины, оставаться тут больше положенного смысла нет, но кирк знает: чуть-чуть лучше его делает предвкушение. потому что, когда после всего этого ебаного цирка волков рядом и без посторонних глаз, думать он может лишь об одном:
— ой, кстати, забыл сказать, — окликает олега с деланным энтузиазмом. метаморфоза мгновенная: глаза у кирка сужаются, брови хмурятся, а локоть с замахом ударяет волкову по переносице.

у него есть оправдание: теперь пиздить друг друга им можно. и неважно, что впереди еще несколько дней работы, каждый сложнее предыдущего. и вообще не аргумент, что сегодня все закончилось относительно нормально. он грезил этим весь день, ладно-ладно, с самого первого дня. копить в себе негатив вредно для здоровья, между прочим. объяснять кто в чем не прав времени нет, сил и терпения тоже. олег кирка заебал до трясучки.

отпускает через секунду: как будто ломка была адовая, а лицо волкова, испачканное кровью, — это долгожданная доза. кирк им наслаждается. минута восстановленной справедливости. теперь даже в ответ получить кажется закономерным и логичным, особенно с учетом того, что оба они знают, что на этом обмен любезностями не закончится.

ценные указания из уст волкова звучат для кирка как какой-то деревенский стэндап. он игнорирует «завали» и «ебало», цепляется за сквозь зубы проговоренное «пожалуйста» и записывает его в свою пока еще скромную копилку побед. объективно говоря, у них с олегом по итогу были лишь одинаковые по размеру товарные вагоны с проебами всех мастей, словно они тут самодеятельностью в детском лагере занимаются, а не числятся в профессионалах, но несправедливый и жестокий бог, видимо, жаждал хлеба и зрелищ и потому их обоих берег. под конец всего этого трипа кирк обещал олегу предъявить чек на все нейролептики, что ему потребуется на восстановление нервных клеток, бездарно проебанных по его, волкова, вине.

суровый (и смешной) олег грозит кирку неминуемой смертью сначала от рук мердока, затем — от своих собственных, как будто действительно парится за происходящее, и в этом о'райли ему совершенно полярен. само спокойствие, возведенное в ранг положенного болта. все настолько под контролем, что даже неинтересно. наблюдать за олегом забавно. кирк едва не смеется в ответ на его реплику.
— ты испортишь себе задание, если будешь думать не о нем, а о моем, блять, члене.
и почти подмигивает.
сдерживается изо всех сил, потому что на самом деле не до шуток.

то утро после очередной перепалки и внепланового виски было адом, и похмелье тут не причем. чувствовал себя кирк отлично, особенно просыпаясь со стояком и пониманием, что вчерашнее наваждение ему не приснилось. что олег и его шепот на ухо до мурашек, его руки, вдавливающие кирка в стену и в которых было больше желания удержать, чем навредить, были правдой, и небольшая надежда на то, что члена, упирающегося в задницу, не существовало растворилась в тот момент, когда он вспомнил, насколько обещающим был у олега голос — куда больше, чем угрожающим.

было бы смешно, если бы не было так взаимно.
наутро кирк, выглядящий как обложка вог, но чувствующий себя морально переебанным двадцать раз поперек хребта, натыкается в дверях в ванную на полуголого олега, до омерзения бодрого и свежего. и этот образ с горячей мокрой кожей не прогнать с глаз, когда кирк пытается потом привести себя в чувства или хотя бы по-быстрому подрочить. аккуратно сложенная форма все еще его дожидалась; кирк всегда был про порядок в мелочах, и хаос, гудящую сияющую тьму, в голове.

он все еще в ней, в своей форме, когда олег уходит. операция, деньги, их работа, блаблабла; все сразу пошло не так. видит бог, кирк сразу знал, что это кончится плохо, но рациональный мозг гнал предчувствия и эмоции взашей, пытался просто делать грамотные выводы и на этом погорел. потому что по бумагам волков был чуть ли не идеален, но, если отбросить формальности, то первого взгляда было достаточно, чтобы понять — не надо соваться с ним под пули. напиздеть мердоку, закатить истерику, кинуть его на второй день — что угодно, но не оказаться сейчас в таком дерьме.

факт первый: лажает непосредственно сам олег.
кирк клянется, что если тот будет перекладывать на него вину за это, то нахуй, никаких споров, просто пуля в голову и свежая горстка земли на заднем дворе полицейского участка в центре дублина. они с кирком были во многом на равных, но идиотизм волкова был за гранью; о таком уровне самонадеянности о'райли мог только мечтать. псих ебаный, думает кирк, когда делает неутешительные выводы.

факт второй: ранят олега, безусловно, по вине кирка.
сраная охрана. он ругается, злится, хочет отмотать время вспять и ебнуть себе по лицу, но все это бесполезно. теперь время = враг. но кирк не позволяет всему этому разочарованию и досаде на себя влиять. крохотная ошибка, с кем ни бывает, а волков, быть может, просто страдает за свои грехи. эта мысль почти успокаивает. спустя время, масштабы катастрофы кажутся куда более терпимыми, а виновник апокалипсиса все более очевидным.

задача простая до одури: переждать. дать гребанному миру и городу за окном успокоиться, чтобы не так стремно было высовывать нос с демонстрацией отчетов о проделанной работе. точнее сказать, проебанной. у кирка безупречное резюме, и сегодняшний день он туда вписывать не будет, даже если он ознаменуется таким праздником, как бесславная волковская кончина.
ах если бы.

в квартиру они вваливаются с грохотом. у кирка не остается ни капли сил на поддержание порядка, он проходит в центр комнаты не разувшись, швыряет вещи на пол и радуется, что по близости нет никаких открытых бутылок.
— сам мердоку будешь докладывать, — выплевывает раздраженно. и босс нихуя кирку не сделает, потому что это изначально было одно большое сраное одолжение. он действительно до остроты четко чувствовал свою правоту.

а затем кирк оборачивается и не может налюбоваться лицом олега, когда ему больно. пулевое в плечо — кирку пришлось сесть за руль, и дай бог, что в салоне ничего не осталось заляпанным кровью. карма догоняет волкова и мстит; лицезреть этот процесс было сплошным удовольствием.
они не могут ехать в больницу, дебилу понятно, да и волков, очевидно, видел за свою карьеру некоторое дерьмо, так что острой болью в мышцах может быть разве что очень недоволен. но они встречаются взглядами, и нет, недоволен он, кажется, кирком. словно у этой игры повысился уровень: теперь смерть проходит совсем рядом, а крови льется все больше, а они все еще продолжают эту невыносимую ненависть.

— а что такое? — язвит кирк в ответ на чужой пронизывающий взгляд, — сильно больно?
и всем своим видом показывает, насколько ему похуй; садится на кресло возле кровати и, вытягивая ноги в чистых берцах, укладывает их на журнальный столик. времени впереди дохуя. кирк закуривает не открывая окон и даже не снимая с рук своих перчаток, стряхивает пепел в забытую олегом кружку. поднимает глаза и смотрит с вызовом — глухая злоба все еще кипит, и картина напоминает торжество долгожданной мести. они не могут отсюда свалить, точно не сейчас, нужно ждать, пока дадут отмашку. вряд ли олег сдохнет за сутки от одной единственной пули, но понадеяться на это, может быть, стоит.