день тюрьмы

дверь хлопнула пару секунд назад.

он задирает ногу на рядом стоящее мусорное ведро, чтобы было удобнее, а кондратий сам расстегивает ширинку на его брюках, гладя вскользь ладонью по крепкому бедру. цвет ублюдски гипнотизирующий - запекшаяся кровь - и лживый, потому что кровоточит до сих пор.

у сережи стоит так, что алая пелена перед глазами, поэтому все, на что ему хватает выдержки - это приспустить куртку с чужих плеч, чтобы хотя бы не скрывало силуэты. пальцы у рылеева не дрожат, когда он обхватывает его член рукой, подносит ближе ко рту, смотрит прямо на налитую кровью плоть, и в этой секундной паузе сережу простреливает едва ли не яростью. он на эти губы смотрел весь вечер, о них же думал, когда кондратия за собой в ближайший туалет утаскивал и на захлопнутую крышку усаживал. все еще смотрит на них и сейчас, но когда они, сухие и теплые, смыкаются на головке, и следом лёгкое касание самым кончиком языка, то трубецкой закрывает глаза и задирает голову к потолку, шипя сквозь зубы.
языком кондратий ведет неторопливо и ласково, словно этот процесс доставляет ему удовольствие, словно ему нравится член трубецкого или мысль о том, что именно он и его блядские переглядки являются причиной такого возбуждения, нервозности. сережа не мстительный, просто слишком заведенный; горячий язык по горячей плоти, но играться рылееву надоедает быстро, в рот целиком он берет без лишних сомнений, головкой члена по щекам изнутри и до самой глотки, он ведь умеет сосать, и его влажный жаркий рот, когда сережа опускает голову, сводит того с ума.
он ладонью в волосы на затылке и сжимает их, пытаясь как-то с лихорадкой своей справиться. след слюны блестит под электрическим светом потолка, сережа слабо отдает себе отчет в происходящем, когда пальцы сжимает сильнее, фиксируя голову, и сам вперед подаваться начинает настойчивее. ему нужно больше и глубже, и нравится то, как самоуверенность из взгляда кондратия пропадает, как он жадно начинает втягивать воздух носом, как рот его мокрый алеет и принимает в себя член, вдалбливающийся с каждым движением все сильнее и жёстче, до горла, до рвотных позывов, до влаги в глазах, до крепко сжатых на кровавом пиджаке пальцах кондратия, который бессилен.
сережа трахает его в рот, не заботясь о чужом комфорте, его волнует только этот жар и теснота, эта глотка, скольжение по корню языка, и то, как губы рылеева болезненно опухают, краснеют, и нарастающая громкость задушенных стонов. он кончает с тяжёлым грудным рыком, не сразу улавливая что-то, кроме осознания, что его сперма течет у кондратия во рту - том самом, желанном, способном на столь возвышенные вещи, а теперь таком грязном.
и его задранной ноге все еще дохуя удобно, поэтому сережа смотрит сверху вниз и на память себе картины укладывает, сперва позволяет усмешке тронуть его пересохшие губы и лишь затем отпустить волосы и вынуть член, мазнув им по губам совсем невольно. и даже после этого он ничуть не меняет позы, сканирует и низко, на выдохе остается способен лишь на:

- глотай.

день когда поможет строптивым их строптивость

Вокруг все кричит о лоске и шике. Справедливости ради - сдержанном, никакой помпезности, только выбеленные тяжелые скатерти, сложенные салфетки на краю стола и прекрасный вид из панорамного окна. Кондратий думает - оно не стоит того, вид прекрасный, не более, и даже ввязываться в ленивую полемику про основы капитализма не хочется. Тем более, у нее были все шансы стать чем-то более серьезным.
Поэтому - нет.
Кондратий отбрасывает колкости, что вертятся на кончике языка, смотрит на Серёжу прищуром глаз и косит взглядом на меню.
- Я половины этих слов не знаю, Серёж. Знаешь что, назови мне цифру от одного до двадцати, доверимся великому рандому, - и накрывает ладонью листы в чужих руках, - Не подглядывай.
Великий рандом подсовывает что-то с непроизносимым иностранным названием, поэтому Кондратий только пальцем тыкает и откидывается на спинку стула, даже не цепляясь за отстраненно вежливый взгляд официанта. Ему куда интереснее - задумчивые глаза напротив, что смотрят сейчас на пасторальную картину за окном, а не на него. Непорядок.
Серёжа здесь - как рыба в воде, вписывается в местную атмосферу идеально, словно создан был для неё, словно родился прямо здесь и взращивался тут же. Самую малость небрежный, с расстегнутой пуговицей ворота и тонкой прядью, что падала ему на лоб.
У Кондратия чешутся руки ее поправить.
Он пользуется шансом, любуется и щеку прикусывает изнутри. Серёжа нравится ему любым, но куда больше - с темным штормовым взглядом (нет ничего прекраснее, чем находится среди ока этой бури); Серёжа здесь - в своей стезе, и Кондратию хоть немного, но хочется достать из этой колоды пару козырей.
Растоптанные кеды остаются под столом; ступня мягко ведет по икре вверх и толкается между колен, задевая бедро. Серёжа не меняется в лице, ничем не выдает своих эмоций, только замирает на мгновение и тянет замерший на середине пути стакан к губам. Кондратий видит - короткий встречный взгляд, напряженные пальцы, но под столом Серёжа разводит ноги и это - зеленый свет.
Мягко надавить, прижать, коротким движением вверх-вниз; длинный серёжин выдох. Он тянется ближе, со скрежетом подвигает стул, и кажется, будто в этот момент все взгляды - на них. Серёжа думает о том же - взгляд его темнеет, пальцы же, напротив, белеют, будто пытаясь раздавить несчастный стакан.
- По-ставь, - одними губами. Неровное, быстрое движение, длинный выдох. Под ступней пульсирует и наливается горячим, и Кондратий прикусывает губу открыто, поймав на эту приманку стальной взгляд. Серёжа дышит ровно, размеренно, хоть и дается ему это с трудом (Кондратий видит, насколько, для остальных он же - скала), и в одно мгновение перехватывает Кондратия за лодыжку, крепко, болезненно, не давая двинуться. Серёже нужна эта секунда, чтобы после встретить вежливой улыбкой официанта; Кондратий того даже благодарит.
Ладонь расслабляется, понукает продолжать, мягко оглаживает свод стопы, но Кондратий смотрит во все глаза на заказанное:
- Я должен это съесть или оно меня? - Кондратий мягко давит еще раз и подбирает ноги; Серёжа почти успевает схлопнуть колени, чтобы не пустить его, но Кондратий оказывается ловчее, - Кстати, забыл помыть руки.
Он идет в уборную необутым. Тяжелый, голодный взгляд в спину означает, что сегодня съедят (сожрут) именно его.