Хлебнувши стаканчик горя не в первый
Моей любви вперемешку с кровью и спермой
И осуждающий лик Христа
По мне стекающий, как вода
Я таю, я навсегда
Запомню, как было с тобою

если бы у миши спросили, он сказал бы - время замерло. перестало двигаться, замерло, застыло, как мошка в янтаре, чтобы ни единой лапкой не пошевелить. хотя, - он скосил глаза чуть в сторону, на крутящегося перед зеркалом кондратия, - это были бы скорее слова рылеева. миша был бы менее… лиричен.
- я успел состариться, рассыпаться в прах, снова родиться и опять состариться, кондраш, - кондратий стреляет в него взглядом через зеркало, показывает язык и снова смотрит на себя (взглядом, по мнению миши, слишком придирчивым).
- да понравишься ты ему, ну кондраш. он будет от тебя без ума.
- мне не нужно, чтобы я ему нравился. или чтобы он был от меня без ума, - кондратий поворачивается и усмешка его - до невозможного лисья, хитрая, прищур глаз прячет под собой какой-то замысел, - мне нужно, чтобы он захотел меня сожрать.
миша давится воздухом и роняет себе на лицо телефон. у кондратия слишком довольное лицо.

у сережи глубокие глаза, которые в неоново-темном свете выглядят практически черными дырами. притягивают, затягивают в себя, оторваться не дают; кондратий рядом, плечом к плечу, тянет сережу за ворот, чтобы наклонился, потому что в грохоте музыки и собственных мыслей не слышно. кондратий - горячий быстрый голос на чужое ухо, крепкая хватка тонкими пальцами, что чуть ворот мнет наверняка отвратительно дорогой рубашки. сережа не улыбается, только смотрит как-то по-особенному, и в коллекции у кондратия этих взглядов уже тысяча и один, чтобы взвешивать внутри себя - что они могли бы значить, что нести под собой? кондратий смеется, сбиваясь на вальяжно-вежливое сер-р-ргей, чтобы после вновь перескочить на легко слетающее с языка серёжа и внимание его на что-то обратить.

он кажется здесь и не здесь. его, заключенного в себя, постоянно хотелось растормошить, наружу вытащить, рассмотреть, каков он на самом деле, под этой броней брендовых вещей и тонкой улыбкой, которая колет острее тончайшей иглы. в этом было что-то, смотреть, как он держится с достоинством от будто случайно спотыкающихся на него девушек, но все равно видеть легкую тень то ли недовольства, то ли отвращения - не разобрать. разобрать хотелось. понять. изучить.
миша пропадает где-то на танцполе. это вообще вроде как его день, какой-то крупный завершенный контракт, который обязательно надо отпраздновать. кондратию даже не стыдно, что он сейчас не рядом с другом, но тому от этого точно не грустно - где-то неподалеку наверняка кружит сергей с двойной фамилией и не дает ему заскучать. кондратию от этого весело коротким смешком, но на вопросительный взгляд сережи он только качает головой - да ничего, так, свои мысли.
сережа тоже теряется ненадолго - отходит то ли покурить, то ли отлить, в битах не слышно было, и кондратий остается наедине с собой в этом мареве. опрокидывает в себя что-то сладкое и высокоградусное, чтобы быстрее ударило, и без текилы, пожалуйста, иначе голова трещать начнет. кристаллики сахара с ободка стакана царапают по зубам и растворяются на языке. кондратий перекатывает сладковатый привкус по щекам, думает о своем чем-то, прежде чем его, стоящего в притык к барной стойке, толкают в плечо и шипят что-то про ебучих педиков. не оставлять это так просто - даже не вопрос.
- что?
- что слышал, обсосок.
парень уже явно пьян, смотрит высокомерно и сплевывает на пол. рядом стоящая девица брезгливо морщится и отходит на шаг; бармен, флегматично протирающий стакан, пытается утихомирить парня, но кондратий только рот тянет в издевательской ухмылке.
- какой-то ты напряженный. что, парень бросил?
кондратий практически слышит печальный вздох бармена, но тот почти весь заслоняется булькающим ревом, который перемеживается с ах ты и да я тебя. ему не прилетает лишь потому что он куда менее пьян, чем этот парень, который пытается махать кулаками; мажет по касательной, кондратий со смешком пытается уворачиваться - наверное, он все-таки немного перебрал, ровно до той границы, на которой буксующий инстинкт самосохранения полностью дает сбой.
кондратий делает шаг назад. на плечи ему ложатся тяжелые, жаркие ладони; короткий взгляд в бок, чтобы заметить возвышающуюся за собой сережину фигуру. у парня напротив открывается второе дыхание, когда взгляд его цепляется за лежащие на плечах пальцы. кондратий разводит руками - прости, парень, тут занято, я не по твою душу. может, не стоило провоцировать человека, но то, как сережа отодвигает его от удара, есть что-то животрепещущее, от чего горячо перехватывает горло. удар, правда, прилетает сереже.
тесно и громко, но люди замечают потасовку и одновременно отступает чуть поодаль, чтобы не попасть под раздачу. кондратий видит движение на периферии зрения - раздвигающих людское море охранников - и дергает трубецкого за рукав, речитативом тарахтя пошли-пошли-скорее и вываливаясь на холодный воздух. у сережи капает из губы и темное на носу, и это просто отвратительно, потому что кровь на сережином лице ему нравится, словно акуле, которая свою жертву учуяла.
- наклонись, дай посмотрю, - кондратий кладет ладони ему на щеки, мягко трогает кончиками пальцев переносицу, пока трубецкой хмурится и жмурится, - не сломана, все нормально.
это движение почти инстинктивное: стереть большим пальцем дорожку крови под нижней губой и мягко прикусить подушечку, чувствуя, как расползается на языке металлическое. кондратий смотрит в сережины глаза и - никогда в жизни не сможет ответить себе, кто подался навстречу поцелую первым.

этого хотелось так давно. несмелыми мечтами, мыслями, что проклевывались едва-едва мягким прищуром глаз и короткой улыбкой, что в себе таила обещания куда большего. осторожными прикосновениями, скользящими по плечу, будто нащупывающие границу - а куда можно? а если я сделаю так, как ты ответишь? оттолкнешь или ближе подашься, чтобы касание со мной не разорвать? кондратий играет, притирается плечом к плечу, кладет ладонь между лопаток, чтобы внимание на себя обратить, лишь бы отвлечь от невольного собеседника. сережа - всегда по-разному: то деревенеет, но не отстраняется, то всё такой же расслабленный, будто забывшийся и не чурающийся присутствия рядом. он - словно кот дикий, к ласке не привыкший, не привыкший к проявлению чувств, а потому это самое проявление встречающий с опаской.
кондратию сложно понять. сережа до безобразия красив, и казалось бы - ему не о чем беспокоиться, на их встречах появляться с той самой взъерошенностью, что присуща людям, который только-только из чужой постели вылезли, но он, одетый по всем канонам, все равно невольно притягивает взгляд. будто у него где-то есть список: уложить прическу волосок к волоску, найти одежду, чтобы под горло (не всегда буквально, но всегда метафорично), и самое главное - лицо надеть.
без него - никуда.

кондратий помнит тот вечер, когда он просто отвратительно надрался. помнит, как со смехом привалился к сереже, практически упал на него, цепляясь за плечи. помнит, как запустил пальцы в волосы, руша обычную идеальность и с восторгом наблюдал за тем как мягкие пряди спадают на лоб.
помнит.
больше ничего не помнит.
тем приятнее повторить это воспоминание прямо сейчас.

с щек скользнуть дальше, к затылку, сжать пряди в ладони, держать крепко, не отпускать, чтобы ближе друг к другу настолько, что еще немного - и раствориться. кондратий голодный, жадный, в поцелуе старается взять как можно больше, насытить того зверя, чей голод утолить невозможно. жарко, желанно, еще-еще-еще. притирается ближе, бедрами, губу нижнюю кусает и тянет на себя, ловя кожей рваный выдох. это, наверное, больно; сладость поцелуя перебивает металлический вкус, и он - куда дороже амброзии.
давит крепко. позади - кирпичная стена неприятно упирается в плечи, спереди - сережа, заперший его в клетку своих рук. кондратий царапает его загривок, с силой, в желании оставить как можно больше следов, пометить, сделать своим, отрывается, чтобы глотнуть воздуха, и забывает как дышать. у сережи по губам - размазанная кровь, и выглядит он как хищник, догнавший дичь. кондратий знает, что выглядит сам сейчас не лучше; медленно ведет кончиком языка по губам, снимая кровавую пленку; тянет рот в манящей улыбке, которая встречает болезненный поцелуй.
сладко.

от прикосновений сережи кожа идет кислотными пузырями, ладонь давит на трахею, что будто становится бумажной. кондратий позволяет себя целовать и не может назвать это действо поцелуем. сережа поит его своей кровью, приручает, словно древнее языческое божество, и, что самое страшное, кондратий ведется. тяжело дышит, проталкивая воздух через крепкую хватку, и стреляет взглядом из-под полуприкрытых глаз. позволяет - дает вести, делать, что хочешь, давить и брать то, что давно уже по праву твое. как долго ты держал в себе это, милый? бери, сейчас можно, я здесь - для тебя. сережа жаден и жесток практически на грани; кондратий коротко хнычет в его рот и отворачивает лицо, чувствуя прикосновения к животу. вот так значит, да?

- прямо здесь? - хриплым срывающимся шепотом и шальной улыбкой на губах; вопрос не риторический, ответь мне, чтобы я тебя слышал такого, желанного и желающего, потерявшего голову, голодного и жадного. жаждущее хочу заменяется необходимым надо; кондратий тянет его за ворот ближе, еще ближе, щелкает куда-то в темноту сорванная пуговица, раскрывая рубашку, но этого не хватает, нужно больше - зацепиться за ремень, проехаться бедрами по его бедру и выдохнуть судорожно от того, как жжет горячим внизу живота, заставляя ноги сводить. больше - провести языком по губам, грязно и жадно, практически по-звериному, укусить под челюстью и зубы сжать - ощутимо, до следов, что проявятся вскоре, до боли.
никакого смущения, только остро колет азартным страхом под ребрами, когда по улице раздаются чьи-то шаги. проходят мимо; кондратий держит сережу за запястье, что к стене его жмет и тянет от себя, понукая ослабить хватку. дай мне - одними губами, чтобы после скользнуть языком по фалангам пальцев и взять их в рот, плотно обхватывая губами.
у кондратия стоит до боли и так нужно чтобы ты с этим что-нибудь сделал.

сережа везде. в клетке рук, что оплетают его ласковым терновым венком, кондратий чувствует себя до невозможного уютно, будто так и надо было все это время, будто это то, чего так настойчиво не хватало. мозолило глаза, как пропавшая деталь давно собранного пазла, как фальшивая нота, как неровный мазок на картине.

кондратий льнет к нему ближе; к горячей коже под тонкой тканью рубашки, к широким плечам и крепким рукам, из которых никакая сила его теперь освободить не сможет. так хочется - проехаться бедрами по колену, вжаться сбитым движением, пропуская в прикосновения жадную дрожь. сережа действует так, будто добрался до давно желанного новогоднего подарка: срывает обертку, лишь бы скорее оголить нутро; кондратий же размерен чуть больше, куда сильнее ему хочется попросту смаковать.

слизывать с рук соленую пленку, с мягким нажимом скользить по фалангам, задерживаясь у подушечек пальцев, стрелять взглядом полуприкрытых глаз и чувствовать чужие ладони, вальяжно обхаживающие его тело. у кондратия - интерес естествоиспытателя: сережа - всегда закрытый слоями брони, что сталью отливает в глазах. выверенные движения, взвешенные слова, будто тот на дипломатическом приеме, а не в компании друзей. иногда его выдает взгляд - нет-нет, да ненароком проскочит искра, чтобы потом думать - а не показалось ли? не обман ли зрения, что выдает желаемое за действительное? тем сильнее хочется смотреть на него такого, открытого, пылающего, держать взглядом взгляд и раз за разом сгорать в адском пламени, что искрит у него изнутри и прорывается - опаляет ожогами, но этому огню кондратий готов отдать себя на растерзание.

ноет зацелованный рот и кондратий воздух губами хватает, когда сережа тянет пальцы наружу. ему хочется, и он поддается желаниям - на мгновение сжать зубы крепче, зацепить кончиком языка пальцы, не отпуская, и смотреть нахально, с вызовом, чтобы в ревущее пламя подбросить еще угля. кажется, сейчас будут плавиться стены.
но по итогу плавится мир.

взгляд - крепче любой существующей цепи. серёжу скрывает полумрак, но кондратий все равно видит: ровное движение ладони, что ко рту тянется и снимает кровь с лица, чтобы разделить на двоих подношением то ли бога, то ли последователя.
прикармливает, привязывает, как договор на крови, который не разорвать так просто. кондратий принимает это с безумной готовностью, тянется взять еще и еще, голодно, жадно, короткими лижущими движениями, словно пес, который чужие ладони вылизывает. словно пес, скулит так же, когда сережа становится ближе, касанием кожа к коже; искрит страшно, будто по венам ток пускает, и первый, глухой стон, растворяется в его ладони.
растворяется человеческое.

кондратий  - огонь; искра оголенного провода, брошенного в озеро. утянет за собой каждого, кто рядом ненароком окажется, но сережа - принимает все на себя. тяжелое дыхание, темный взгляд прикосновения жадные и почти болезненные. сорванный выдох, опаляющий кожу, растворяется во влажном воздухе.

кондратий привык быть тем, кто держал в руках поводок контроля. мягко, неосознанно, но кожаная петля стягивала чужие шеи и понукала действовать по его воле и желанию. так было всегда - под чёрным глазом камеры и в иностранных чатах, на дружеских встречах и в ещё сотнях мелочей, которые он выстраивал по своим прихотям. проталкивал будто бы ненароком важное себе, заставляя других думать, что это было их желание, их решение.
серёжа перехватывал управление в свои руки; кондратий не мог этого допустить.

и не только из-за желания все контролировать. сладко вело от осознания того, как тянулись к нему чужие демоны, как оголялось это тёмное, жадное, плещущееся в глазах голодом и жаждой.
всё моё. мне. для меня.
как далеко ты можешь зайти? что ты готов ради меня сделать?

влажный поцелуй не отрезвляет. делают хуже касания ладоней, что сжимают зад, и кондратий обнимает серёжу за шею, отвечает на поцелуй, чувствуя в нем ноты угрозы и желания. не ноты - целая симфония, но играть мы тут будем немного другую мелодию.

ладонь в волосы, оттянуть от себя настойчиво, чтобы глаза в глаза и до болезненного. кондратий смотрит провалами зрачков и за серёжу цепляется, как за единственный якорь, но:
- не трахнешь.

не заигрывающим ну попробуй, не угрозой - констатацией факта, о который биться - смысла столько же, сколько в волнах, что бьются о скалы. быть может, немного вредности, кондратий на самом деле не против, но что-то внутри уж очень хочет поиграть, махнуть хвостом лисьим и проверить на стойкость - сможешь остановиться и не перейти этот зыбкий порог?
особенно, если я сделаю так.

податься вперёд поцелуем, срывая короткий вдох, и ладонью скользнуть ниже, по груди, чтобы высвободить рубашку из штанов и коснуться, наконец, оголенной кожи. царапнуть живот и с нажимом провести вверх, задирая подол, желая чувствовать сильнее, больше, не переставать целовать до того, чтобы губы ныли и лёгкие жгло от недостатка воздуха.
руки, цепляющие ремень, возбужденно дрожат, срываются, задевают ширинку, кондратий не выдерживает - давит сильнее, и от того, как в ладонь ложится член сквозь плотную джинсу, рот наполняется слюной.
блядь, огромный-
судорожный вдох; кондратий жадно кусает губу в поцелуе, толкается языком и сосёт серёжин язык. отрывается и скашивает глаза на ниточку слюны, что натянулась между ними, и медленно проводит кончиком языка по губам, оставляя её провисать.

- я не буду трахаться здесь, - кондратий берет в рот три пальца, медленно, не отрывая взгляда, двигает ими во рту, доставая практически до глотки, и так же медленно вытаскивает, задерживаясь подушечками на губах. наконец расстегивает ремень, пуговицу и тянет вниз язычок ширинки, все так же не отрывая взгляда, чтобы после скользнуть влажной ладонью и обхватить ствол. кондратий не уверен, осталась ли на пальцах чужая кровь, но сейчас это не имеет значения, - держи член при себе.

горячий и толстый, пальцы едва смыкаются на стволе, и кондратий двигает ладонью на пробу - неудобно жутко, приходится выворачивать запястье, но это не отвлекает ничуть, когда между бёдер давит колено и так сладко прижаться к нему и проехаться выше, ещё и ещё, притираясь жадно, словно возбужденный подросток. в конце концов, помимо секса в грязной подворотне были вещи и куда поинтереснее.

например, самоконтроль серёжи, когда кондратий смыкает крепче кольцо пальцев под головкой и целует чувствительное местечко под ухом, прихватывая кожу зубами.
но никакого секса. понял?