Под ногами чавкает талый снег — грязный, скользкий, ступать опасно. Дороги в пробках из-за дураков, не сменивших резину, но Лель на шаг впереди. Он для промозглого ветра одет слишком легко, и кроссовки насквозь мокрые от луж. Страха простыть нет, смерть ему больше нипочем. Он пережил зиму — все остальное сущие пустяки. Каждый год одно и то же, но каждый раз тьма за окном целыми днями вгоняет его в летаргию, холод обветренных рук — в апатию. В этом бесконечно равнодушном городе как только люди не сходят с ума.

Верят во время, наверное. Оно неизменно берет свое, сдавливает темноту ночи, и вот просыпаться можно уже при робком свете дня, и день этот растет, как желание Леля выбираться из норы, чтобы снова по-настоящему жить. Нева стоит во льдах, но он смотрит с моста вниз и видит трещины насквозь. Сломаешься, оттаешь, понесешь свою холодную воду. Но вода вскоре будет везде. Коммунальные службы снова разведут руками — никогда такого не было и вот опять. Реки мокрого снега еле доползают до ливневок и месятся под ногами прохожих.

Леля в спину гонит ветер. Все еще сильный, хлесткий, но стоит прислушаться к запаху, к градусу — за ним тепло и перемены. Лель их тоже несет за собой, он такой же мартовский и порывистый. Не сидится ему теперь на месте, разносить эту сладкую долгожданную весть тоже для него как работа. Серые мертвые лица в вагоне метро — Лель им улыбается. Смеется в распахнутой куртке над носами, что прячут в шарфы, и над шапками, что надвигают на лоб. Прячьтесь-прячьтесь, все равно она догонит, разденет.

С приходом тепла возвращаются чувства, как птицы в озябший город. Распускаются как цветы и горят, ускоряя Лелю шаг. Ему нужно к ней — к той, что держит его на цепях и канатах, не давая сбежать. К той, у которой он пытался украсть сердце и весь потерялся во льдах ее сам.
Снегурочка — давняя извечная мечта. Недоступная и далекая, но Лель упрямец и самодур, такие никогда не опускают рук. С первыми лучами весеннего солнца он снова подле нее. Из раза в раз, надоедливый и настырный, в лицо ее бледное кидает свою влюбленность как перчатку, будто тоже вызывая на дуэль. Сколько еще ты будешь противиться? За ней, красавицей, должно быть, толпы увиваются, но Лель знает, и Снегурочка тоже должна знать: так искренне, сильно и красиво любить ее лишь один он способен.

В Нави ей с ним запрещали водиться, не друг он для Снежной, ведь к ладоням его тянутся цветы, от касаний его тает лед и нагревается кожа. В глазах его слишком много огня — погубит.

Лель хлопает по пустым карманам. Возле метро сердобольная старушка с крохотными букетами белых подснежников, и как ее только еще менты не погнали. Лель их видит, и глаза его загораются пуще прежнего: кидается к торговке, разглядывает цветы и засматривается ей в лицо. Она, привыкшая к равнодушию прохожих, теряется, заслушивается его историей про любовь его вечную, про муки трепетного юношеского сердца, и, когда он вздыхает, что за душой ни гроша, то старушка в миг всовывает ему кулек с цветами в ладони да лепечет: «Беги к своей ненаглядной».

Ее долго нет, но Лель не мерзнет, отсиживаясь на низкой решетке забора возле ее парадной. Его греет изнутри его пламенное, резвое чувство, и предвкушение каждую минуту ожидания делает сладостнее. Снегурочка то ли мягче стала, то ли устала от него окончательно, но что-то изменилось, лед тронулся. Он зовет ее на свидания не теряя надежды, пускай и может ей подарить только звезды над головой и моря северного разливы.

Лель видит ее издалека, цветы даже не прячет, улыбается заранее, потому что рад лишь одному ее присутствию. Совсем крохи, но так работает немилосердная страсть, когда кружит дурную голову. В прошлый раз им было почти весело. Пару дней не видел ее, а соскучился до дрожи в пальцах. Снегурочка его дураком считает за трепет от невзаимной любви, но что ей, каменной, знать о том, как гулко заходится сердце при одном только взгляде на ту, единственную.

— Я тебя ждал, — смеется тихонько под нос, подлетая к Снегурочке, — А еще я крышу новую нашел, там ни единой души ночью, сходим? Небо ясное, звезд немерено!

Лель весь соткан из простых сюжетов попсовых песен о любви, что крутят по радио целыми днями. Смотрит ей в глаза участливо и внимательно, замечает что-то, вздергивается как воробей.
— Ты устала? — и тут же забывается снова, в руки ей вкладывает маленькие трогательные цветы, — Тебе. Сам из-под снега доставал.

Пульс его скачет как умалишенный, нет у Леля над собой контроля близ мечты. Снегурочка и слова не успевает вымолвить, а он все не унимается. Губу закусывает, чтобы ярче не улыбаться; поворачивается к ней боком, тычет пальцем себе в щеку.
— Ну же, я заслужил.

Ну хоть раз поцелуй, Ледяная.