ханамия вздрогнул от одного лишь прикосновения пальцами. ему всю жизнь казалось, что стыд у него предусмотрительно вырезали как рудимент, но сейчас не было возможности даже просто поднять голову. ему не нужно было смотреть, чтобы знать, как это смотрится: ладонь киёши на его бедрах, заднице, оглаживающая, сжимающая. горячие пальцы по не менее горячей коже. ханамия старался дышать спокойнее, но рту пересохло почти моментально. томительное ожидание накручивало новый оборот петли на шею с каждой секундой промедления, но потом промеж ягодиц лег горячий член, и ханамия почувствовал, как хватка на бедрах усилилась.

с первым медленным толчком он реагировал всем телом: сведенные лопатки, чуть дрогнувши колени готовы были разъехаться сильнее, простынь под пальцами тут же намокла. он задушил в себе болезненный стон. хоть сколько готовься, к члену киёши всегда сперва нужно было привыкать. и он крепко держал ханамию, входя в напряженное тело постепенно и неспеша. быть может, для него это была любовь и забота, но ханамии все равно оборачивалось в пытку - так он мог прочувствовать полноценно каждый сантиметр входящего в него ствола. по нервным узлам заискрил переменный ток, нагревший кровь до кипятка; ханамия горел, потому что со всей этой тяжестью было так хорошо.

киёши следил за тем, как оседают его сведенные плечи и расслабляются, как разжимаются пальцы и тише становится дыхание, и только после повел бедрами. от этой узости, жара, тесноты, обволакивающей его член, потемнело в глазах и замерло оборванное дыхание на губах. все сразу было как надо - глубокие, медленные движения, почти выходя целиком и вновь до упора. ладонями пришлось сжать ханамию сильнее, потому что с каждым разом член двигался все размашистее и свободнее, и макото двигало вместе с ним. его пальцы вновь ухватились за измятую простынь, на шее заблестели капельки пота, он все держал голову опущенной, не найдя в себе сил обернуться и посмотреть, как у киёши ходуном ходила грудь и на предплечьях выступили вены. слабые всхлипы все быстрее превращались в длинные мучительные стоны, пускай мукой вдалбливание ханамии в кровать совсем не было.

киёши держал крепко: макото нарисовал себе в голове синяки на своих бедрах от его намертво сжимающих пальцев и застонал еще громче. член терся об простынь внизу, шансов коснуться себя совершенно не было; он больше не мог ничего, и эта слабость разливалась самым тщательно скрываемым удовольствием, ядовитым, опасным, таким, что обнажал сильнее любой самой открытой позы. все, что он еще мог - это лишь прогнуться в спине, и по ней тут же поползла рука киёши, влажная, обжигающая, прошлась по позвоночнику и задержалась на пояснице. безволие было таким опьяняюще сладким, вся власть, как и сам ханамия, отдалась безвозвратно теппею. остался только его член, его руки, его голос, раздавшийся сверху, но все равно потерявшийся в скользком звуке ударов влажной кожи об кожу.

с ускорением, силой, тяжестью стало все труднее держаться относительно ровно, у ханамии по мокрой простыни едва не разошлись колени, но пальцы киёши вновь вцепились во внутреннюю сторону липких от смазки и пота бедер, и он вжал ханамию в себя сильнее, толкнувшись так глубоко, что кожа и мышцы под его ладонями мелко задрожали. хребет из него будто вырвали одним ударом, и ханамия готов был поклясться, что он сейчас кончит без рук только лишь от того, как киёши натягивает его на свой член, ощущая дрожь всего его тела. но ханамия выгнулся, лопатки вновь свелись, а пальцы конвульсивно сжались, и он, вернув себе опору на локти, повел задницей сам, навстречу движениям киёши, отчаянно насаживаясь на его член.

быть настолько заполненным стало до одури необходимо, горло царапали громкие стоны, каждое вхождение члена внутрь было все более хлестким и сильным ударом, и хлюпающие звуки сводили ханамию с ума. киёши замер, и он инстинктивно подался назад, не желая разрывать близость, но это лишь еще больше усугубило теппею положение. он вытащил член, и ханамия знал, как он выглядел - налитый кровью, текущий смазкой, с темнеющей кожей и такой твердый.

киёши схватил одной рукой горячее, раскрасневшиеся бедро, фиксируя плохо держащегося на коленях ханамию, и в пару движений ладонью по члену кончил ему на прогнутую пояницу. ханамия ответом ему лишь нетерпеливо, просяще завыл.