винсмоук санджи || vinsmoke sanji
найс кок

[one piece]
в пять утра подъем - на корабле должно быть еще тихо. у него есть пара часов до того, как доски несчастной палубы санни не начнут трещать под топаньем, беганьем всех возможных ног и пары мелких копыт. возможно - на нее уронят штангу, возможно - ее снова зальют чьем-то жидким и липким; но это будет потом. рассвет запоздалый и совсем робкий, а санджи все никак не перестанет смаковать это странное безмолвное спокойствие, составляющее ему компанию по утрам.

он даже не надеялся, что оно его настигнет, что где-то в его жизни этому чувству вообще будет место. все оказалось проще: не в этой жизни, так в следующей. новая была санджи по нраву, в новой был бесконечный горизонт перед глазами и ясное небо над головой, высокое, почти бесконечное. ветер трепал ему волосы, и, несмотря на весь свой педантизм, санджи позволял ему это делать. вещи, которых никто даже не замечает - он их чертовски ценил.

робин не начинала свой день без чашки кофе: он уже тихонько булькал в турке на плите. она пару сотен говорила, что в случае чего в состоянии сварить его себе сама, но санджи под угрозой собственной жизни от разрыва сердца строго запретил ей это делать. языки любви - сложная наука, которой он никогда не учился, но которая давалась ему так легко. забота понятна любому, даже животному, даже мертвому, даже нечеловеку; забота вплетается в канву светлых будней незаметным скрытым стежком. бетонный фундамент воздушных замков их капитана. пока дурная голова и пламенное сердце принимают решения, кто-то должен качать эту безумную кровь.

здесь было принято не задавать лишних вопросов. можно представляться просто по имени, и груз автоматически падает с плеч, сыпется грудой серых сырых камней, каждая грань которых знакома почему-то наизусть. их можно спрятать в трюм, выкинуть в море, позабыть на славную пару лет, но нужно остаться без рук, чтобы не вспоминать никогда, какими холодными они были наощупь. бессмысленные жертвы, на которые он больше не готов идти, и призраки, которым больше никогда его не догнать. санни только набирал свою скорость, а на плите зашипело разогретое масло - ему было чем занять свои руки.

его легкий шаг никого никогда не будил, тихая ругань под нос и подавно. от неловкого движения сахар сыпется по столу и на пол, из всех сотен ошибок эти - самые обидные. нужно было себе их прощать, все до единой, новые, старые. сколько их будет еще впереди, и, наверное, уже ничего не разрушится. санджи за пару минут убирает все следы преступления. на этом корабле все любезно слепы к его самым страшным ошибкам, настолько - что впору и самому про них забывать.

возня на палубе, хлопанье дверьми сначала далекое, потом ближе и ближе, догоняет его как волна. тарелки становятся грязными, стаканы пустыми, а голова - забитой намертво разной степени бессвязности обрывками чужих фраз. приютившееся на кухне спокойствие сытится ими, полнится, не отпускает санджи, даже когда ураган исчезает, разбредается по углам. сегодня они причалят, быть может, сегодня оно его и покинет. давно не страшно; ураган из людей первым сжирает за завтраком всякий остаточный страх. санджи знает, где его, свое спокойствие, найти и чем прикормить, чтобы вернулось. чтобы впиталось в дерево, влезло под кожу, въелось как дым и осталось там навсегда.

---

об игроке: третье лицо обязательно, без тройки, заглавную могу поднять, в среднем от 4к, игровых особенностей немного, больше особенностей в развитии

пробный пост

когда не надо, ему всегда шли навстречу. сколько прекрасных барышень отказывали санджи во втором свидании или тормозили его губы ладошкой, воздерживаясь от робкого поцелуя, но тут его энтузиазму воздалось в лихвой. сперва это выглядело как абсолютная и безоговорочная победа санджи: рот впавшего в ступор зоро, спустя пару мучительно долгих мгновений, пришел в движение, которое резко вылилось в ответный поцелуй, уверенный, горячий, такой же яростный, как их уже отгремевшая свое драка. к рукоприкладству они больше не вернутся, санджи ловко — и отчаянно — перевел эту разрушительную энергию в более безопасное для себя русло, а теперь спешно пожинал его плоды.

впрочем, зоро не сильно долго принимал свое неправильное решение. санджи не тешил себя надеждами о собственной желанности, он помнил, что зоро тотально неопытный и скорее всего просто решил не упускать свой бесплатный шанс попрактиковаться. но санджи рассчитывал на нечто более несмелое, когда попробовал его поцеловать; все эти хвастуны часто теряют всю свою спесь, стоит зажать в угол. зоро прыгнул в лихо совершаемую им ошибку со всей прытью и несдержанностью, будто только этого и ждал, но он совершенно точно этого не ждал, а значит санджи ткнул его в болячку на совсем неосознанном уровне. в конце концов, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, а на языке зоро был чужой язык, и пусть только посмеет думать о своей благоверной, целуя санджи так горячо.

у того быстро рассыпалась иллюзия о том, что он теперь тут главный. позади была стена, впереди — здоровый придурок, подвинуть которого было так же непросто, как стену. ладонь все еще была над воротником: если санджи попробует пнуть зоро коленом в живот, тому будет достаточно просто покрепче сжать пальцы, чтобы придушить его к чертовой матери. проблема была в том, что санджи не хотелось пинаться и драться. лихорадочная злоба делала поцелуи зоро ядовито-пьянящими, такими непохожими на то, что доводилось чувствовать санджи ранее. никто и никогда не целовал его с такой жадностью, граничащей с одержимостью, и та подкупала измотанное нелюбовью сердце. санджи хотелось целоваться, хотелось думать, что все это по-настоящему и взаимно.

зоро совсем не помогал вернуться в объективную реальность, где они минуту ранее собирались друг друга убить. его ладонь на спине санджи ощущалась была такой контрастно горячей по сравнению с промерзшей стеной, что вдоль позвоночника побежали мурашки. санджи молил, чтобы он не оттолкнул, а зоро лишь притягивал к себе сильнее, напрочь забывшись кого и где целует. санджи подхватил эту ничем необъяснимую жадность, он не мог ей сопротивляться. очагом жара были пальцы зоро, губы зоро, и он охватывал санджи с каждой секундой все сильнее. его безвольные руки опустились придурку на плечи, и санджи не хотел думать о том, почему они обвили его шею с таким удовольствием.

это было очень очень очень плохо. остатки самообладания — те, что не утонули в текиле — кричали о том, что все это будет очень плохо для санджи, но рассказывать пьяному и плавно возбуждающемуся человеку о последствиях его поступков бессмысленно и бесполезно. мокрые поцелуи, крепкие руки, его язык у зоро во рту делали свое дело — злость санджи на этого мудака переплавлялась в тягучую сладость внизу живота. ему, неискушенному в близости, мало было нужно до точки невозврата, а зоро прижимал к себе так, будто не намеревался отпускать. кто такой санджи, чтобы ему сопротивляться?

его ладонь скользнула по шее и вниз, прошлась по горячей рельефной груди, опустилась до пояса штанов и мягко легла на ширинку, под которой ни с чем другим нельзя было спутать твердеющий член. щеки санджи против его воли заалели, ситуация резко набрала градуса, а их стремление наворотить ошибок — скорости. он не разрывал поцелуя — ласкал и кусался, страшась посмотреть в чужие глаза, потому что это неизменно приведет к осознанию зоро того, что он делает. поэтому у санджи остались только руки, и они считывали до жути приятную реакцию на его движения. одна ладонь зарылась в короткие волосы на влажном от пота затылке, вторая сжала вставший член еще и еще. у него и самого уже взмокла спина и предательское возбуждение захватывало, как холера, все больше и больше частей мозга и тела. все потеряно, подумал санджи, когда понял, что здесь и сейчас ему до одури нравится в зоро все — от силы его грубых поцелуев до жаркой ладони, держащей под поясницу.

штаны у него были дурацкие — санджи щелкнул пуговицу, дернул молнию и больше его ничего не останавливало. никто не учил его этим жестам, но в это мгновение он твердо знал, что ему нужно делать. пальцы скользнули зоро в штаны, коснулись члена через ткань белья. боксеры тоже были дурацкие, но санджи тормознул на них, потому что никакого шанса отмазаться обидой, злобой или местью не останется, если все зайдет вдруг так далеко. зоро, по крайней мере, есть что терять.