джехён ненавидит свою квартиру по многим причинам: бесится на конченных соседей, вечный запах сырости в подъезде, медленный лифт с разбитым зеркалом. эти мелочи ежедневно проверяют на прочность его нервы, однако ничто не вымораживает так сильно, как это делают картонные стены здания, — дже живет на третьем этаже и никогда не открывает окна, но это не мешает ему слышать скрип качелей во дворе или пьяное хихиканье малолеток, возвращающихся под утро и пытающихся не быть пойманными родителями. хочется вызвать полицию, чтобы мудаков этих повязали за нарушение общественного порядка, но кроме джехёна, кажется, больше никто ничего против не имеет. приходится терпеть, стараться привыкнуть, чтобы не стать тем самым местным сумасшедшим, что жалуется на каждый звук.
дождь обычно спасает ситуацию. барабанит по стеклу и глушит все посторонние шумы, позволяя выспаться хотя бы раз в неделю. обычно, но не всегда. иногда случаются исключения, которые увеличивают джехёнову ненависть к миру в разы.
— заткнись, умоляю.
джехён воет в пустоту и накрывается одеялом с головой. он второй час лежит в полной темноте, пытаясь уснуть, и вопреки своему желанию слушает жалобное мяуканье какого-то дворового котяры, не нашедшего достойного убежища от непогоды.
тупое животное, почему твои друзья беспризорные оказались умнее и спрятались где-то, а ты проебался?
это не жалость, а сделка, вызванная элементарным эгоизмом. джехён не собирается кота оставлять себе, но и терпеть его крики под проливным дождем больше не в силах, - ему на работу вставать через четыре с лишним часа, а этот царь помойный петь свои тоскливые баллады готов, кажется, ночь напролет. дже впускает кота в квартиру и надеется, что в тепле животное заткнется наконец в качестве благодарности.
джехён находит старое одеяло и накрывает им диван, чтобы обивку нетронутой сохранить и чуть больше уюта привнести, а после вежливо просит котяру не превращать это место в родную подворотню. тот в ответ глядит недоверчиво, ушами осторожно в сторону ведет и мокрым хвостом разводы на полу оставляет. дже вздыхает. чертовски длинная и тяжелая ночь.
когда джехён просыпается, кот скромно спит на выделенном ему диване, уткнувшись носом в сбитое в один комок одеяло. мило, но не слишком. сердце не екает, желание оставить животное у себя навсегда не накрывает девятым валом. дже оставляет открытым окно, выходящее на пожарную лестницу, в надежде на то, что, когда он вернется, кот испарится сам собой, - бродячих должно тянуть на улицу, такова их природа. свобода в крови.
вечером — жалобные завывания, слышные через закрытую дверь. джехён понимает, что сегодня снова ночует не один.
кот вьется вокруг него и пушистым хвостом задевает ноги, заглядывает в глаза, довольно улыбается. он молчит и даже не требует его покормить, — просто радуется тому, что больше в квартире не один. дже все-таки отдает ему половину своего ужина и, игнорируя навязчивые просьбы погладить, заваливается на диван, надеясь, что сегодня сосед сверху забудет о существовании дрели. Кот оставляет еду нетронутой и снова лезет к джехёну, головой ныряя ближе к чужим рукам. ластится, носом по ладоням ведет, голову на колени укладывает аккуратно. мурлычет громко и очень благодарно, искренне. джехён несильно отпихивает животное, с ног своих прогоняет (к кошачьим он равнодушен абсолютно), но потом сдается и пальцами за ухом проводит, гладит. кот урчит тише, спокойнее; лицом утыкается в джэхёнов живот и тепло-тепло дышит в футболку, — дже чувствует чужое дыхание на своей коже и невольно расслабляется.
рука случайно задевает ошейник на шее. джехён раньше его не замечал. кот, вероятно, не бродячий, а просто потерявшийся, поэтому ласковый такой и к дождливым ночам не приспособленный. дже пальцем поддевает кожаный тонкий ремешок и тянет выше, заставляя кота поморщиться недовольно и привстать.
— ёнхён?
в ответ лишь внимательный прищур хитрых глаз. кот не вырывается из джехёновых рук, по-прежнему шею тянет так, что расстояние между ними от силы сантиметров двадцать.
— ты потерялся?
— ушел.
— на улицу?
— на волю.
джехён хмурит брови, отпуская ошейник. ёнхён лениво опускается обратно на колени, вытягиваясь во весь рост; его хвост подметает пол и щекочет ноги дже, а глаза закрываются сами собой, как только чужие пальцы вновь касаются загривка, ласково его почесывая.
ёнхён спит беспокойно и постоянно шевелит во сне ушами, вынуждая дже приглаживать растрепавшиеся волосы на макушке. последнего и самого уже вырубает благодаря теплу кошачьему и перманентному глухому урчанию, но спать на диване — все равно что добровольно от позвоночника отказаться. джехён не хочет завтра с утра пытаться разогнуться без скрипа и хруста в суставах, поэтому аккуратно из-под ёнхёновой головы вылезает, чтобы не потревожить лишний раз и не разбудить; телевизор выключает и в кромешной темноте наощупь ищет спальню и родную кровать.
теплый нос в шею утыкается, — джехён вздрагивает и замирает, хочет обернуться на автомате, но его обнимают со спины и снова урчат знакомо.
не пугайся, это я.
дже тяжело выдыхает и пытается из рук чужих выпутаться, но ёнхён вцепляется крепче, сухими губами целует выпирающий шейный позвонок и в тепле своем безграничном топит. у джехёна мурашки вдоль позвоночника — ровно там, где ёнхёнова широкая грудь его сквозь одежду обжигает.
шепотом на ухо, губами по коже чувствительной:
— с тобой хочу.
отказ был бы логичным таким, но джехёна язык не слушается совсем. он лишь кивает и затылком чувствует чужую улыбку на выдохе.
не кот, а котенок. носом в джэхёновы ключицы тычется, дышит сдавленно и горячо. не целует. дже темноту благодарит за то, что его смущение останется тайной, и руки в ёнхёновы волосы запускает; гладит, царапает ласково, тянет к себе ближе. ёнхён губами мажет по джэхёновой скуле и набок заваливается, не переставая урчать. дже с трудом дыхание переводит и отворачивается в другую сторону, чтобы сердце отчаянно бьющееся успокоить. ёнхён обнимает со спины и дышит меж лопаток, — удары джехёнового сердца у него гулом в ушах отдаются и вызывают искреннюю улыбку.
дже снова не спит, потому что ёнхён мурлычет во сне даже.
глупое животное, боже.
дни в недели складываются, и джехён приходит к мысли, что теперь у него, кажется, есть кот. большой, наглый, ласковый — все с поправкой на очень. дже забывает о том, каково спать в одиночестве, и привыкает ловить случайные слепые поцелуи. в плечи, в шею, россыпью по пальцам или ладоням — ёнхён никогда не целует его в губы, но часто смотрит на них выжидающе.
ни слова об ответственности и о том, кто кого приручил. джехён оставляет за ёнхёном полную свободу действий и благодарит долгими взглядами за то, что тот не уходит, остается рядом. ёнхён часто у окна открытого сидит и вдыхает прохладный воздух; дже не знает, что у него в голове происходит, но может смутно представить.
ёнхён хоть и домашний отчасти, но у него тоже — в крови.
холодно. джехён морщится и ворчит, у него сегодня выходной, спать можно сколько угодно, а он с рассветом просыпается из-за такой глупости. кровать уже остывшая, тишина в комнате оглушает.
дже сразу понимает, что не так, и устало валится обратно в постель. ему грустно. в груди тянет и ноет, обида на кончиках пальцев собирается вязкой ледяной массой.
ёнхён ему не должен ничего, но
джехён надеется, что недели будет достаточно, чтобы отвыкнуть. симпатии из сердца исчезают за вдвое меньший срок, чем они там находятся. тринадцать дней — значит, недели будет достаточно.
шестая ночь обнуляет отсчет, — джехён просыпается от заунывного протяжного мяуканья под входной дверью и тяжко вздыхает, слыша, как соседка по лестничной клетке вперемешку с матом просит его угомонить свое животное и впустить его наконец внутрь.
джехён думает, что эти отношения сложно описать простыми притяжательными, но ёнхён опять льнет к его рукам и ласково носом в них тычется.
не рядом всегда, но снова и снова — обратно.
