че за херня ива чан

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » че за херня ива чан » черновик » павтыдвтмдывта


павтыдвтмдывта

Сообщений 91 страница 120 из 151

91

в первую очередь, лео понимает, что страх, который испытывала до сего момента, был лишь жалким подобием страха. трясущиеся руки и учащенный пульс ничто пред провалом в пропастью, скорость падения в которую не позволяет тебе даже вздохнуть. лео ловит раскрытым ртом воздух, словно выброшенная на песчаный берег рыба, но не дышит. лужа крови под ее ногами пачкает туфли и движется тонкой змеей прочь от рухнувшего пару секунд назад тела. возможно, он даже еще не мертв.
время останавливается, стоп-кадр, рассказчик устало вздыхает.
наверное, вам интересно, как я оказалась в такой ситуации.

он, блять, изначально был болен. лео знала это всегда, но на определенных этапах развития их отношений это было практически плюсом. ведомые мужчины - это дар божий для девушки, которая выбирает дорогу этических манипуляций. низкий интеллект - дар в третьей степени, потому что малейшее недоверие, вызванное умением складывать дважды два, породило бы, как минимум, кучу сложных вопросов. как максимум - фееричный провал лео моранте.
но этого не случилось.
(знаете, вот адам, он, например, совсем другой: самодостаточный и умный, лео может слушать его часами, а на откровенную чушь он не ведется.
чудесный.)

и каким бы мусором не были некоторые люди на жизненном пути, от пакета, выброшенного в мусорный бак, их отличает способность оттуда выбираться. отряхиваться, умываться, переодеваться, чтобы совсем уж не воняло, и даже запоминать лица тех, кто тебя так легко выбросил.
леонетта незабываема. она знает об этом. и это минус.
ее жизнь была бы в тысячу раз проще, будь она девушкой блеклой и серой, растворяющейся в ворохе воспоминаний о случайных встречах и неудачных свиданиях. будь ее имя каким-то обычным, а взгляд - совершенно пустым.
но призраки преследуют лео, наплевав на давно истекший срок давности преступлений. они ходят за ней по пятам и иногда, как сейчас, умудряются даже схватить за руку.

самооборона или самозащита — ответные действия государства, юридического или частного лица, предпринимаемые для обеспечения своих прав, нарушенных нападением другого государства, юридического или частного лица.

(заставляют ударить.)

но это не холодный расчет. лео умеет предполагать и продумывать. обычно знает, на что ты способен, и, видит бог, она думала, что такое возможно. она всю жизнь наблюдала за тем, как теряют все остатки человечности люди, привязанные к наркотикам намертво; смотрела за тем, как правила шлются к черту, какими бы они ни были - хоть уголовным кодексом, хоть библейскими заповедями.
животные плохо учат команды, но отчетливо слышат собственный голод.

существо перед ней было просто загнанно в угол.
лео построила его сама.
что делают маленькие девочки, видя каждый божий день перед собой быт и работу хуевого наркодилера? ужасаются. забираются под кровать и плачут.
лео тоже пряталась, но глаз не отводила. в школе училась плохо, а тут - на редкость хорошо. ни одному из приобретенных против собственной воли знаний она не позволила пропасть даром.
существо перед ней было почти что ее творением.

оставим муки совести на эпитафию. так было нужно, а запасных вариантов у лео не имелось. она из тех, кто не любит вспоминать прошлое, но прошлое находит ее само. знает, где она живет и какие сумки теперь с собой носит. лео просит его исчезнуть, но все идет не по плану. животное, некогда бывшее ее практически парнем, скалит зубы и сходит с ума. и дело даже не в жажде отмщения за сгубленную жизнь, потому что лео вообще до сих пор не уверена, дошло ли до долбоеба, кто именно включил огонь под котлом, в который он по глупости залез. уже неважно. просто сперва лео делает себя центром твоей жизни, а потом жалуется на то, что от нее не могут отъебаться.
(жалуется адаму ровно один раз, чтобы не показаться нытиком, но чтобы вызвать в нем каплю беспокойства - так, для профилактики обозначения своей трогательной беззащитности.)
(когда ситуация выходит из-под контроля, о бывшем придурке больше ни слова. лео не хочет выглядеть проблемной. лео должна быть безупречной.)

проблема противно дышит ей прямо в лицо. она выше ее на полголовы и разговаривает запинаясь. тогда лео перестает просить и начинает требовать. когда влезаешь по уши в дерьмо, лучше знать о том, как работают канализационные трубы. так что лео подкована в вопросах ответственности за преступления. она понравится копам, а ты - нет.
уходи.

но злость быстро уступает место страху, потому что ее слова уходят в пустоту, а чужое лицо все чаще выглядит безумным. вывернутая наизнанку нервная система не дает ей спать по ночам, а сигарета, зажатая в пальцах, постоянно дрожит. тогда лео считает, что ей по-настоящему страшно, но, спустя еще одну неделю в аду, она узнает, что то состояние было скорее просто легким волнением. тревожной нервозностью сперва за собственные тайны, затем - за свое здоровье.
сама себе яму вырыла, а теперь сидит на дне и трясется.
бедная несчастная девочка.
(хочется ныться адаму, он выглядит как парень, который может решить все ее проблемы, но адам охуеет и сдаст ее копам сам, если узнает про то количество зиплоков, что прошло через ее руки. так ведь? он не такой.)

напряжение скачет в лампочках, статисты включают тревожную музыку, а лео задерживает дыхание. ее сердце бьется как у кролика, а она бесконечно долго готова играть в жертву, если бы не была в истории главным злодеем. ее скелеты в шкафах, а призраки прошлого - под дверью.

призрак выдрессированного ею и обезумевшего животного. лео блефует: копы ей не помогут.
никто не поможет.
давай сама, детка.
она не может себе позволить скандалов под дверью, поэтому позволяет парню перешагнуть через порог. выглядят отвратительно они оба, а из аргументов у лео остался только нож, мирно запрятанный за пояс джинс сзади.
на всякий случай.
и она не провоцирует, нет, просто дипломатия выходит нахер вместе с угрозами, мольбами и всем тем, что человек извергает ртом. в этом они на равных, но лео заведомо в невыгодном положении, когда ее хватают за плечи, прижимают к стене, ударяя затылком.
о нет, малыш, мама запрещала этим ублюдкам меня трогать.

адреналин - это почти как дерьмо, рассыпанное по пакетам, которые лео таскала своему бывшему парню, которые издает странные звуки, когда падает, но она их не слышит, потому что у нее тот самый адреналин. и грохот собственного сердцебиения в ушах. и страх, настоящий, первородный, такой естественный и кристально чистый. ослепительный.

0

92

нельзя спастись, имея в своем лексиконе слово "пожалуйста".
нико мог бы составить свод правил, выученных им за время существования в этой стае голодных до крови щенков. правил простых, взятых откуда-то с рисунков в доисторических пещерах, потому что им лет больше, чем он может себе представить; потому что они заложены в днк и взывают к самым примитивных рефлексам - не разумным, а животным.
сражайся.
всем чем угодно, на этой войне нет правил. выбили зубы? царапай ногтями.
мешают учиться? жалуйся преподавателям.
вытряхнули рюкзак? захаркай ему школьный шкафчик.

нико долбанный дипломат.
у него в этом месиве оружие меж зубов и на лице - пиздлявый язык да сладкие улыбочки. писал бы резюме, обязательно бы отметил умение работать над репутацией и контролировать информационный поток. хер доебешься - видит насквозь. пока его друзья сдирают кулаки и заплевывают кровью асфальт, нико делает им алиби перед родителями, отмазывает у учителей, объясняется с копами и делает так, чтобы на следующий день после пьяной драки все эти дауны пришли в школу, будучи героями в глазах обывателей.
редкий дар, нико собой гордится, но от других подобного не требует.

от исы так и вовсе - огрызнулся бы хоть один раз.
ну единственный.
нахмурил бы брови, хлопнул бы дверью, послал бы нахуй.
нико все ждет чуда, но исайя не раскаляется, а ломается. будто в нем орган, отвечающий за злобу, тот, что из угля разгорается, вырезан. его не толкает к огню даже боль, хотя нико видит, как ему больно.
(нико завидует тому, как он терпит. сколько в нем выдержки и смелости продолжать жить.)

(или трусости все прекратить?)

он наблюдает за тем, как ису не толкают, нет - уже бьют.
потеря равновесия и громкий смех. стены школьных коридоров видели такое уже сотню раз, но публика наедается и становится голодной очень быстро. кровь, размазанная по полу, и застывшие в глазах слезы - это нестареющая классика, показ которой пропускать моветон. это не самое худшее учебное учреждение в городе, но точно расположено ниже отметки нормального, поэтому учителя на крики прибегут не сразу. если прибегут вообще.

все, что способно тебе помочь, у тебя самого внутри.
но если вспороть исайе грудную клетку, там будет всепрощающее доброе сердце.
и чистые помыслы, и наивная вера.
(все то, что святой отец так в тебе ценил.)

здесь они не имеют ни силы, ни веса. и священников здесь тоже нет, и библейские заповеди тут посланы нахер.

0

93


садко
// slavic folklore. много лет, как и всем навским, выглядит на 25; гусляр и купец в нави, музыкант и кретин в яви; павел табаков.


  https://i.imgur.com/42r9hdw.png


она посмеивается, жалеет, просит: «струны только не рви».

он свою смерть, как кощей, совсем не прячет; наоборот, носит в руках, порою хвастаясь, обнимает за гриф и не расстается. носит не крестом, а великим даром, носит на плече потертым чехлом. из нави с собою богатств не брал, руки дрожали, сердце билось бешено, когда сундуки захлопывались, но садко никогда не спорил со злым роком. не из золота была его дорога, оно только ко дну тащило, слепило глаза, обещало гибель. ему, дураку, так хотелось взять все с собой, но смелости врать судьбе не хватило.

умный потащит с собой не рыбу, а удочку.

садко - это песни.
в голове бардак, но по нотам - гармония.
всегда его единственная слабость и сила, потому что ничего другого не умеет. потому что музыку убери, и для других ничего не значит. садко не про войну и смерть на передовой; когда проливается кровь, ему страшно. когда навские гибнут - больно. садко для безутешных играет: коли слезы лить не можешь, слушай, как по струнам их пущу. садко для них всех, наглотавшихся гари, перевязанных лоскутами, богом забытых на фронте всякой войны, был и будет таблеткой от страха и боли, потому что песни его про то, что самой смерти сильнее.

он берет с собой гусли - те, что под воду с ним шли; но знает, что явь давным давно про другое. хранит их, прячет, пускай и безделушка теперь, но дорога сердцу как обломок погубленной нави. его явская спутница работает почти так же, только струны труднее рвутся. садко там, откуда и начинал: пустые карманы и ни единой дороги перед глазами. явь для него слишком шумная, и музыка в ней - это болото, где ради сокровища нужно нырять с головой в бесконечную грязь.
но ему не привыкать быть гонимым и неуслышанным, садко знает: будешь гнаться - ничего не получишь.

хитрецам в яви легче. садко много обещает, потому что верит в предназначение свое. верит в то, что беды ждут лишь тех, кто другим желает зла, а он своей спесью лишь самому себе яму роет. гордый, даже когда безликой тенью в переходе станции играет то, что заставляет лишь стариков замедлить шаг да бросить пару десячков в грязный чехол гитары. монетки юбилейные, он разглядывает из любопытства: на одном елец, в нем он войну помнит, на другом - великий новгород, в нем - дом.
гордый, даже когда явскую музыку ломает и гнет, как хочет, на гостинке вокруг себя толпу собирая, поющую вместе с ним невпопад, но глаз не отрывающую. невский рядом гудит и ползет, а возле садко люди останавливаются. чужими восторгами наедается досыта, на эту иглу - любви и аплодисментов - подсаживается, сам того не видя.
к садко тянутся, слова его честные, разговоры - уютные, объятия - крепкие. в драках только разнимает и хоть по лицу бей, только гитару не трогай. печется лишь о ней одной, за себя не волнуется. голос пропал? не впервой, простыл, нечего было в неве холодной купаться, там под водой никого больше нет.

садко - тоска по прошлому и надежда на будущее.

явь соткана из слабостей, а он не умеет их обходить.
умеет их воспевать. его игра теперь в коридорах коммуналки под смесь дешевых шампанских и водки, в дымных барах, где после него другая, мертвая музыка, на балконах панельных свечек, где стены все еще пахнут штукатуркой.

он прислушивается к пьяным россказням за общим столом на кухне и не торопится с выводами. нет для него черного и белого, есть причины и следствия, а между ними поступки, за которые пусть судит бог. знает лишь то, что самого себя не обманешь, сколько другим не лги. едва полученные деньги, разбазаривает за мгновение, чтобы счастливы были люди рядом, а он - с того, что счастливы они, и ни о чем не жалеет. пусть реки и песни льются, он их ход не будет прерывать, он - внутри течения.

нужда иногда заставляет его ввязываться в авантюры, у него теперь много историй про кровь на чужих лицах и девичьи слезы, про погубленных и спасенных, и всем этим сказкам он аккомпанемент то фоновым шумом, то главной нотой. он влюблен в идею о том, что пока будет собой, пока будет играть, то не сгинет как дом.
садко знает кое-что про бессмертие: для этого нужно стать музыкой.

пример поста

сюда

0

94

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/802894.png


князь владимир х садко
киев, 2013
« будь осторожен
по пустякам - черти
гуляют и по облакам »

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/681605.png

0

95


chernava
slavic folklore

https://forumupload.ru/uploads/001a/c0/74/151/930034.png

много лет, выглядит на 25 — морская дева, жена декабриста; стася милославская.


синие волны меняет на черные кудри.

доля у чернавы незавидная - таскаться за ним, про себя забывая. ее об этом никто не просил, не приказывал, этот крест = ее плохо осознанный выбор. в яви чернава выглядит глупой. на крохотной кухне в хрущевке у подруги разливает кислое вино по стаканам из икеи и часами слушает про то, какая она тупая и дура. а еще красивая, умная и любого мужика себе склеит, и это сущая правда: чернава берет телефон в руки и знает, какие планы на вечер может устроить, чтобы почувствовать себя кем-то желанной и если напиваться, то только в ресторанах.

но винить некого. садко подле себя ее не держит, от всех бед пытается уберечь, говорит: «найдешь себе кого лучше - уходи не думая». он к ней как к сокровищу: ни рода знатного, ни титулов важных, а перед ней всегда самым благородным рыцарем стелется. чернава для него - святыня, которую он своими руками даже трогать не смеет.
но ладони тянутся, пальцы - переплетаются. короткий поцелуй в щеку и обещание позвонить утром, которое как обычно не сдержит.

чернава не хочет быть ни даром, ни проклятьем; хочет быть любимой, но в яви сменяются эпохи, а у садко все так же восторг в глазах не для нее. он влюбляется в первую встречную и песни ей поет под окном, пока на другом конце города чернава давным-давно ничего не ждет. он сам вернется, рано или поздно, но неизменно честным и ласковым, а в нелюбви она его винить все никак не посмеет.

он ее за любовь тоже не судит.

садко старается сделать ей проще, но лгать не может. говорит «если хочешь - уйду», но она на саму себя злится, отталкивает, гонит прочь, а потом хребет себе ломает, набирает заученный наизусть номер. утешает себя, мол, он без меня пропадет, и а с ним идти под венец - как на плаху. чернава его неизменно спасает: под пули не пускает, со дна достает, из самых злачных мест полумертвым, полупьяным вытаскивает. сказки про принцессу не случилось, будет теперь бытие мученицы.

с крыши вид прямо на невский. у нее над ухом рассказы про биржи, а в бокале какое-то пойло, которому лет больше, чем ее нудному собеседнику. чернава в роскошь вписывается отменно, ее расслабленное лицо выглядит надменным. растягивает губы в улыбке, но в черных глазах - выжженная земля. ей нужно быть не здесь. руки у садко ее не греют, но в его объятиях все еще единственная замена погибшему дому.

/// несмотря на запах пиздостраданий от текста выше, непосредственно сами пиздострадания я играть не зову (НЕТ ЛОЖЬ ЭТО ТОЖЕ ЗОВУ); зову играть ту или иную степень осязаемых неприятностей, которых чернаве пришлось пройти по причине этих самых пиздостраданий во временном диапазоне от девяностых до 2020. садко время от времени влезает в какую-то хуйню, и все это на фоне тотального отсутствия деняк, поэтому от чернавы задача их доставать (пока писал последний абзац, получилось похожим на эскортницу, и, в целом, развод мужиков на деньги выглядит как подходящий концепт, но это все обсуждаемо). себя она не жалеет и никому не ноет, просто делает то, что считает должным, поэтому тут не про выносы мозга и выяснение отношений. чернава все самые импульсивные решения принимает все равно молча, здесь больше про терпение, смирение и болото. садко тоже не герой и не мудак, визуально и для всех остальных они, безусловно, вместе и очень даже гармоничная пара, которые не разлей вода.
/// только третье лицо, лапслок, мне сложно в краткость (если краткость для вас - это 3к) и в простыни (если простынь - это 10к). чернава вообще в буквальном смысле РЕКА, поэтому это тоже можно обыграть так или иначе, но тут надо коллективно. собственно говоря, все вот это вот не в ультимативной форме, и все на свете можно обсуждать и придумывать вместе - это то, что я люблю. даже с внешностью можно попробовать меня переубедить, но 99,99999%, что не получится : DD в первую очередь, с вас парочка пробных постов мне в личку,

0

96

https://i.imgur.com/gZcmWGk.png
елизавета янковская // 24-25

[indent] иева / ева / ив

мать не заплетает еве кос, отец - не зовет принцессой.


[indent] насчет имени не настаиваю, просто какую-то параллель с разночтением яна провел. обозначу биографические приколы поточнее, а то там по тексту выше нихуя не понятно, язнаю: отец - хороший толковый мужик, сколотил состояние, посмотрел, какая жопа начинается вокруг, уехал в лучшую жизнь. мать - профурсетка, драматичная дама с томным взглядом, детей не хотела, но мужа любила. ян и ив родились еще в риге, но ив точно была совсем малышкой, когда переехали, да и яну было лет пять, он нихера не помнит, так что мы выросли в максимально американской культуре, считаем ее родной, вписываемся гармонично. колорита ради я прописывал, что будучи подростками нас условно отправляли (на деревню к дедушке) на каникулы к богемной тетке и кусок европы мы точно объездили, а ригу даже, наверное, хорошо успели узнать.

0

97


пчёлкин виктор павлович
// brigada. 20 (1989) / 30 (1999), человек, организованная преступность; павел майков.



https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/847811.png https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/371556.png https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/56953.png https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/438952.png https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/684895.png


развёрнутая информация о вашем персонаже, включающая в себя биографию в свободном стиле изложения [+ дополнительные и важные факты, если есть]

пример поста

сюда

0

98

у них не было ни единого шанса стать здоровым элементами общества.

сколько себя помнил, всегда был на этой ебучей грани между теми, кого ставят в пример, и тем, с кем запрещают водиться. отец на заводе с восьми до шести, мать вечно вяжет кому-то носки, забивающие все свободные полки в шкафах. витя - единственный и любимый сын; в те времена это значило ставку на черное - ноль гарантий, что вырастет нормальным, но, видят боги, каждый из них старался, но реальность не пластилин в детских руках и даже не бетон бесконечных панелек. она была сталью, об которою ломались кости, а надвое - хребты, поэтому, когда витя заканчивает школу, его волнует только незапятнанная репутация и свора верных друзей, повязанных с первого класса. тройки в аттестате и недовольства матери - это все пройдет, а пока не имеет никого смысла. реальность - зловонное болото со змеями, и он ныряет туда одним из первых, потому что витя пчёлкин = умный мальчик и бережет свои кости.

страшно никогда не было. в восемьдесят девятом главенствовал хаос, закон про первенство тапок, а единственная разменная монета - твой гонор. у них с косом он был. нелепый такой, но очень уверенный по меркам московских рынков, ничего серьезного, но как ни крути, а деньги - это прикольно. у пчёлы их не было примерно никогда, поэтому все трижды остро, нагло и смело. звонки филу среди ночи с просьбой подъехать помочь разобраться и пижонская машина коса, соседнее от водителя кресло в которой почти официально принадлежало только пчёле. а потом вернулся белый, за ним - всегда беда.

организованная преступность в первую очередь организованная; обязанности не прописаны в договорах, вместо подписей у них перья под ребра. ствол пистолета как продолжение руки, но пчёла стрелок сомнительный. ладонь не дрогнет, спеси дохуя, но вите не звонят, когда нужно убирать лишних. ему звонят, когда надо договориться. дипломатия - это не там, где красивые вежливые речи; это там, где ты добиваешься своего и пальцем не шевеля. пчёла незаменимый, работать с ним одно удовольствие, когда он на твоей стороне. обаяние не купишь ни за какие бабки, но он им не дорожит, разбазаривает налево-направо, дарит каждой встречной. все, что вите нравится, отвечает ему взаимностью - тупой риск, красивые женщины, грязные деньги.

по одному бы не справились. когда он оборачивается назад, то понимает до черта четко, что один бы хер куда полез. никто не суется в это дерьмо в одиночку, но чтобы настолько тесно сплестись в без ошибок работающую денно и нощно машину - это фатально и редко. по сторонам посмотри: какие-то боссы, их шестерки, запасные руки; пчёла смотрит в зеркало, и за спиной всегда стая. тупая до жути иногда, проблемная что пиздец, по ним плачут тюрьмы, психдиспансеры и матеря с женами, но стая своя, ждет и лает. ты просто смиряешься с тем, что однажды за них умрешь, и больше не трогаешь эту больную, но верную мысль никогда. повешенное на стену ружье обязательно выстрелит.

потом они пьют водку как воду, пчёла позволяет холодному ветру лезть под распахнутое пальто, а костяшки пальцев давно не вспоминают, каково это - быть содранным в кровь. со своими воевали яростнее, чем с чужими; своим легко говорить и прости, и извини, и мир не ломается, гордость не воет от спасибо и пожалуйста. когда фил угрожает, что убьет их обоих, то волей-неволей успокоишься, перестанешь махать кулаками, отползешь по песку. когда белый, обложившись своей гиблой моралью, теряет их общие бешеные бабки за ничего, остается только терпеть и мириться. когда кос, пусть хоть тысячу раз обдолбанный, тычет дулом в лицо, просто забираешь у него пистолет и шлешь нахер. не за себя ведь боишься, в пчёлу вряд ли выстрелит, но себя, долбоеб, покалечит когда-нибудь.

за глаза хвалят, мол, умный, талантливый, рулит финансами, где-то что-то вечно договаривается, вписывается, выжимает. в лицо осуждают, мол, хитрый ты, пчёла, хуй пойми, что ты думаешь, а если подумаешь не то, так обидишься. трещина, пробоина, глянь на всех четверых - точно знаешь, откуда повалит дым. но пожара так и не случится, им светит разве что взрыв. пчёла пытается все просчитать, даже стоя в своей могиле, пока космос - дурак - крестится, здесь богов не осталось, вон автоматы и на курке твой единственный бог. пчёла тайком распихивает по сырой перекопанной земле улики, потому что их смерть никогда не будет концом.

если смерть их вообще когда-нибудь будет.

0

99

- тохтохтохтох!

первый условный рефлекс - крепче сжимаются губы и нестерпимо хочется закатить глаза, но на это даже не оставляют шанса. на плечо падает тяжёлая рука, улыбка в противовес ей лёгкая такая. макс разворачивает чуть к себе, и антон вынужден замедлить шаг.

это чудовище из разряда вампирских: сперва ты заряжаешься его энергией, а потом долго чувствуешь себя опустошенным до дна. антону такого не надо, он ресурсосберегающий, у него сложная работа и совсем мало свободного времени, но чужая ладонь хлопает по спине, а голос ну сущий мед.
- че куда идёшь? погнали поучим, - завернутая в трубочку распечатка а4 демонстративно топорщит задний карман его брюк.

антон, правда, обдумывает предложение. заглядывает куда-то внутрь и роется там без спросу; макс успел забыть, какой у шагина простреливающий, пронизывающий бывает взгляд. на секунду он сомневается - в себе, в ситуации, во всем на свете, и антон не без удовольствия отмечает, как самоуверенность, ее кипяток, разбавляется в серых глазах ледяным сомнением.
вот теперь он пригоден, вот теперь его можно пить.

- ладно, - чуть устало.
максим тут же заводит свою шарманку про невыносимую скуку и утягивает за собой по коридорам здания. они тут вообще-то танцы репетировали, в перерывы люди предпочитали лежать на всех горизонтальных поверхностях, восстанавливая силы, пока антон - убегать от всех этих людей подальше.

поймали.
завести нормальную дружбу с матвеевым так и не получилось, вопреки всем силам, что тот прикладывал. ненавязчиво обычно, это не хлестающий по щекам ливень, это по земле расстелившийся туман, которым нет выбора не дышать. то к стенке прижмется и не заметишь, только голос спокойный, вкрадчивый, то посреди сцены весь из себя выделывающийся, кричащий на меня смотрите.

на меня смотри.

антон смотрит в лист, он тоже половины не знает наизусть, но оно все пропущенно через себя, кровавым фаршем вываливается изо рта вместо кем-то умело написанных реплик. из открытого окна прохладный ветер, курить, сидя на окне, не было такой уж необходимостью. курил, впрочем, один максим - антон не стрельнул у него сиги, потому что такая сцена тоже была. ему, наверное, надо было привыкать.

матвеев читает на отъебись, без души и без смысла, куда больше себя вкладывает в движения рукой, чтобы поправить волосы, и так каждые пару минут; отвлекается , уводит тему вечно нетуда, слишком много смотрит в глаза, будто выискивает. шагин мало про вопросы и много про ответы, словно знает дохера и больше всех. забивается в угол широкого подоконника, подтягивает колени к себе и все равно выглядит сильным, готовым и биться, и защищаться.
не делом - словом, взглядом.

подружиться не получилось, может враждовать получится.
- можно как-то более осознанно, пожалуйста? - аккуратно, но с раздражением.
у максима бровь ползёт вверх, и эта непосредственность кажется такой неуместной, неестественной. здесь слишком тихо и безлюдно для рабочей обстановки. кажется, он просто тоже хотел сбежать.

что-то щёлкает - должно быть, оконная рама, но антон моргает, а перед ним уже другой человек. с белозубой широкой лукавой улыбкой, глаза - могильная плита для сотен чертей. даже плечи выпрямляются, и текст оказывается выученным наизусть. к нему наклоняется фред, близко-близко, заваливается всем корпусом, подбирая одну ногу, а второй даже умудряясь касаться пола. матвеев большой и ни черта не осознанный. голос снова сладкий до мерзости. кажется, это даже по тексту.
- а ты хоть раз с кем-нибудь это....?

антон не помнит, видел ли его лицо когда-либо так близко. оно красивое и очень ровно, негде доебаться и хочется коснуться. над ним не смеются, но точно играются в игры одному богу известные. шагин не азартный, шагин уставший, его мясорубка еще заржавела и ему нужно вытащить что-то чужое в ответ, смешать для идеального зелья.

либо случится магия, либо вместе взлетят на воздух.

он чуть двигается вперёд, ноги мешают, но смотрит в глаза - простреливающе, как один лишь он умеет, и это не поцелуй, а анафилактический шок.

максим не дёргается, не моргает, позволяет, чужие губы мягкие, тёплые, так целуются целомудренно

и обдуманно, едва касаются, откуда взяться робости здесь. это не нравится ему где-то на подкорке: весь этот трепет и факт, что тебя обманули, поэтому ступор быстро спадает, ладонь укладывается шагину на шею, обхватывает крепко, вдавливает в себя, и, наконец-то, с языком и с силой, мокро и медленно, углубляя поцелуй сильнее - до жадного. у антона пальцы на руках сжимаются в кулаки, а максим забывает, кто первым закрыл глаза. ладонь по взлохмаченному затылку выше - еще немного и будет больно. ничто не взорвалось, не сломалось снаружи, значит будем ломать внутри.

с ответом на вопрос, что ты пытаешься мне доказать.

- будешь думать об этом, когда скажут смотреть на меня.
никогда не выглядит довольным, антону нужно смертельно переснять это все, но камер нет, сценария тоже не было, и кого целовал сам не понимает.
но рот после поцелуя вытирать не хочется.
максим откидывается обратно на стену, понимая, что выронил сигарету и вообще забыл, как здесь оказался.
храбрости смотреть антону в глаза все еще есть. пальцы, которыми касался, как не свои больше, все там, напротив, оставил.
сердце бьётся спокойно - осознанно.

0

100

ебано было всегда.
амбиции вити пчелкина родились раньше него самого и методично проедали плешь, но он в две руки заправляет длинные волосы за уши и делает вид, что все в полном порядке. он обязательно возьмет свое, но, судя по перспективам, это самое свое придется нагло пиздить, потому что быть хорошим мальчиком надоело еще классе в третьем. хорошие мальчики стараются, ждут и терпят, а пчела опаздывает на тридцать минут от первого урока, и на его лице такое благородно сделанное одолжение, что тушуется даже математичка.

0

101

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/864270.png

0

102

в контактах у трубецкого они подписаны как биба и боба. обещал, что после того, как устроются на работу и начнут получать зарплату, переименует в лупу и пупу.

энергия по квартире кондратия перемещалась хаотично. перемещались вообще все, кроме трубецкого, который в режиме экономии энергии не вставал с угла дивана на кухне уже второй час; ему было хорошо и степенно, галдеж по коридору и звуки паники его не смущали ничуть. он старинным маяком посреди бушующего моря равнодушно наблюдал за тем, как друзья сходят с ума.
- блять, он меня ебнет.
- миша, я тебя сейчас ебну, если ты не заткнешься.
два долбоеба, вновь подмечал про себя трубецкой, лицезрея запах пестеля, направленный мише куда-то поперек шеи, но тяжелая рука расслабляется, опускается, а паша вроде бы унимается. бей своих, чтоб чужие боялись? ну уж нет.
- да что ты сделал-то, я не понимаю! - муравьев-апостол и его упрямые попытки установить следственно-причинные связи. в коридоре становилось все теснее, мише - тревожнее.
- мы курили на балконе, я сплюнул вниз, а там этот чел с этажа ниже выглядывает, - силы, с которой он вцепился в свои волосы, хватило бы, чтобы драть их вклочья. сережа аккуратно взял мишеля за запястья и отнял его ладони от дурной нажравшейся головы. от паники никто не становился трезвее. из соседней комнаты, спустя секунду, раздался звонкий самодовольный гогот, заласкавший трубецкому уши.
- ты харкнул этому уебану в лицо?
- кондраш, че ты ржешь, сука, это твоя квартира, это у тебя будут проблемы!
- он заебал ментов вызывать, - паша бесился, - в следующий раз, я отвечаю, он ментов на свое опознание вызывать будет.

классовые враги были повсюду. о соседе снизу, которому не нравились ни громкая музыка по ночам, ни пьяные толпы по подъезду, все присутствующие сделали вывод уже давно и на собственной опыте. даже схема прогона полиции с порога была отработана, включала в себя муравьевское умение убеждать и рылеевское право собственности на жилплощадь. лучше всего правда все равно срабатывал трубецкой и его невозмутимый вид, подкрепленный угрозами позвонить бате.

а теперь миша совершенно случайно плюнул ему в лицо. скорее всего господа милиционеры подвалят через полчаса.

0

103

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/912363.png

- пожалуйста.

немного жалости как капля сиропа в черный кофе. все так накалено, болезненно, воспалено, но он старается, правда, заходит издалека, пытается по-хорошему. просит - шансы, возможности, попытки. у бога бы просить не стал, но перед любовью своей падает на колени.

ей совсем не нужно отвечать ему взаимностью; в нем через край, и реки алые выходят из берегов, сносят дома, сметают все на своем пути. густое, соленое, тяжелое и нездоровое; там - по венам - льется бесконечное, неумолимое. как религиозный фанатик, а ты жизнь после смерти и смерть во имя любви.

его любовь ему пальцы в волосы запускает, гладит нежно, как ребенка маленького, баюкает, успокойся. по тонким губами улыбка почти снисходительная, потому что она знает что-то такое, что ему невдомек, но не расскажет. майся, мучайся, что она думает, что она чувствует, что она хочет. ладонь сползает ниже по плечам: все это лишь больше напоминает какое-то таинство, будут приносить жертву. любовник согласен. вот его сбитые колени, вот его пульсирующие вены, кричащее чувство, израненный иглами разум. вместо опоры - раскачивающаяся веревочная лестница. целовать, обнимать, касаться бы кожей, взглядами, но не может поднять глаз, утыкается носом в живот, вдыхая глубоко.

разрастающаяся опухоль вытесняет все его естество. гонит привычки, желания, цели, оставляет за собой выжженное поле. продажа души за бесценок, самое глупое вложение в его жизни - своего сердце в ее руки. любовник самую малость толкается в обрыву, руки подцепляют низ ее майки, задирая, чтобы коснуться губами теплой кожи на животе. идея-фикс, обсессия, свет в конце туннеля - быть ближе, теснее, глубже, сплестись клубком змей воедино, чтобы никто никогда тебя у меня не забрал.

он сильный. любовник - это плавно перекатывающие мышцы под кожей на плечах, руках, когда хватка вокруг ее бедер становится крепче, а ладони с талии скользят назад, укладываются на поясницу. держит крепко. его объятия - клетка, касания губ жмутся как клейма, наваждение ощущается как голод, будит что-то нечеловеческое, под семью замками на самом дне похороненное. что-то слепое и инстинктивное, знающее лишь два цвета, а это значит выбора у тебя нет. его ведет это жадное, любовник поднимает глаза, и ее взгляд вниз устремленный - это дуло пистолета, приставленное к виску.

хочешь - убей.

рот ломается, тянется; он доволен, потому что она воспетая им и обласканная. зарево, разбавляющее воду кровью, чтобы нежно-розово было и чуть-чуть больно. прикосновения робкие, словно она ворует его, сомневается, можно ли схватить, смотрит в глаза и не признает свою собственность. любовник сам себе не нужен, ему самого себя любить не надобно, а кланяться, стелиться, рассыпаться прахом - вот я весь для тебя. собирай голыми руками. щемящая нежность, избитая, обнаженное, как будто кожу сняли и в плоть целуют алые губы. от них все есть благо. черная полоса так осточертела, но любовник заливает ее красным. любовь пахнет неприторно сладко, легкие глотают его как в спазме, пока пальцы на спине ее конвульсивно сжимаются. еще немного - и он начнет причинять ей боль. еще немного - и будут на равных. губами касается теплее, медленнее, и уже почти поцелуй. мое - для меня. любовника безбожно ведет, и гарью, пожаром, гибелью доносится его шепот.

- хочешь?

0

104

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/941426.png

0

105

акция :: персонаж


/ / / / /

thomas shepherd
marvel :: марвел


https://i.imgur.com/2OMaGxM.png

томас шепард :: «‎скорость».
/ третье поколение семьи леншерр-максимофф: брат-близнец билли каплана, сын алой ведьмы, обладатель копипасты со способностей пьетро.
/ юный мститель: в команде отвечает за создание проблем больше, чем за их решение, но очень старается, даже если делает вид, что это не так; легок на подъем и подъёб; заложник своего обостренного чувства справедливости; разумнее доверить ему свою жизнь, чем свои секреты; быстро думает, но плохо это делает.
/ томми: хаотик ивил; бежит-орет; спесив, склочен, ироничен; даже если жизнь с бешеной скоростью катится по пизде, он все равно быстрее.
/ способности: спидстер - бегает/реагирует быстрее скорости звука; приспособленное тело - сверхчеловеческое все что можно, ускоренный метаболизм; разрушение молекулярной системы - генерирует колебания, ускоряющие движения молекул в вещества, поэтому взрывает твердые предметы или сам проходит сквозь них.
/ fc: willem de schryver.


пример игры

ваш любой пост

0

106

он всегда был чертовски хорош в бегстве.
особенно от обязательств и ответственности.

у томми теперь и так их было больше, чем его плечам положено нести: слово семья со скрипом, но все-таки влезло в картину его мира и заняло в приоритетах первое место. сначала ему хренову тучу лет красочно доказывают, что он нахер никому не нужен; приемные родители после побега его даже не искали.
теперь же он нужен будто бы всем, и если брата он с нуля научился любить, а мать - ту, другую, родную - принимать, то извечной войне добра со злом, которая тоже в нем нуждалась, было резко и самую малость необдуманно отказано.

а потом попробуйте объяснить это америке чавес.
- клянусь, я убью тебя, шепард.

томми смеётся - громко и весело.
пока что он совсем скудно осведомлён о возможностях этой хабалки сводить людей в могилу, но вера в собственное бессмертие у томми буквально в крови. никто и ничто не может причинить ему вред, если планирует убивать руками, ножами, пулями, самодельными взрывными устройствами или хоть стрелами из лука. не поймаешь, сечешь? он может вырваться из крепкой хватки америки и в любую секунду унестись на другой конец страны подальше от всех этих амбициозных и полных энтузиазма малолетних кретинов, но не делает этого. потому что он тоже все еще малолетний кретин, разве что не планирующий от этой жизни ровным счётом ничего. но ему весело, правда. америка с него бесится так откровенно, что томми просто в ебучем восторге. когда ему еще представится такая возможность довести до белого каления целую кучу таких важных людей.

он смеётся - легко, звонко и невыносимо самодовольно. тяжёлая рука девушки ложится ему на шею и подталкивает вперёд.
- просто покажу тебя бишоп, хотя бы ради того, чтобы она знала, каким ублюдочным можно быть, - бубнит она себе под нос, - твой брат буквально заварное пирожное с кремовой начинкой, так какого черты ты такой.
какой, блять? не разводящийся на всякую херню?
- ты не знаешь моего брата, - усмехается он со знанием дела.

билли понравилась эта идея, еще бы. у него есть эта отвратительная потребность причинять людям добро, доказывать кому-то свою справедливость. ему надобно быть нужным и важным, и если попросить каплана о помощи, он физически будет не способен отказать. таким, как он, садятся на шею, и в этом их с братом раскидало по разные полюса. таким, как америка, легко говорить, потому что они созданы для того, чтобы отдавать за первого встречного свою жизнь.

томас знает себе цену.
какой бы богачкой ни была кейт бишоп, столько денег у нее нет.
о, он был прекрасно наслышан. под подошвами его старых вансов хрустит гравий, покрывающий дорожку, что стелется по территории, принадлежащей, должно быть, этой принцессе. чавес сказала, что здесь у них что-то вроде базы. кейт здесь командует только потому, что может купить всем супергеройские хэллоуинские костюмы, или потому, что главная стерва в этом змеином клубке? девчонки такие забавные.
что ж, по крайней мере он скажет кейт, чтобы они - вся эта командная движуха - отъебались еще и от билли.

томми позволяет америке толкнуть себя через порог внутрь здания. у кого-то определенно проблемы с контролем гнева. шепард едва не роняет с носа очки - абсолютно ублюдские и с зелеными линзами.
- кейт! - зовет америка во весь голос, - надеюсь, я вижу этого долбоеба в этом здании в первый и в последний раз.

если бишоп такая же нервная, то томми надоест слишком быстро. у него вообще все всегда слишком быстро. америка уходит, а он, неловко спотыкаясь на лестнице, поднимается наверх. о кейт он слышал так много, что стоит быть здесь хотя бы для того, чтобы самому составить мнение. билли она безумно понравилась, и, кажется, будто даже чавес было важно ее мнение.

кейт бишоп = чертова принцесса.

и, когда он ее видит, то убеждается в этом лишний раз.

томми не собирается производить хорошее впечатление, прекрасно знает, что все равно не получится. наверное, у них прямо в тонкой папочке с досье на потенциальных членов команды мелким шрифтом сразу после «сын алой ведьмы»‎ и «спидстер как ртуть»‎ дописано про тяжелый характер.
ты даже не представляешь насколько, свитхарт.

шепард откровенно поясничает, когда берет в руку ее тонкую ладонь и, наклоняясь, коротко касается губами костяшек в нарочито аристократическим приветствии. куда таким королевским кровям до его тупых историй про полицейские участки и приводы по малолетки.
- добрый вечер, мадмуазель, - улыбается до ужаса сладко, благо что глаз бесстыжих не видно, - надеюсь, мы в вами остались здесь вдвоем.
по крайней мере то, что томми видит собой своими глазами, ему почему-то нравится.

0

107

/ / / / / / / / / / / /
marvel :: billy kaplan

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/485807.png

ты ведьма, билли; сильная и добрая, к счастью для этой планеты.
иногда даже слишком, правда?

томми не видит ничего странного в том, чтобы таскать брата от места к месту, взвалив себе на плечо или взяв на руки, но сперва подвисает, когда билли впервые попросту хочет его обнять. в семье капланов было так принято, никто не запрещал проявлять свои чувства, поэтому билли отчаянно виснет на крепкой шее брата, и томми после паузы, проведенной в недовольных кряхтениях и ломании себя, все-таки кладет ладони ему на плечи.

запоминай, шепард, это привязанность, забота и доверие.

у билли была отличная семья, ставшая ему защитой от враждебного мира, но за ее пределами все будто бы пыталось его убить. подростки - самые жестокие существа на земле, а школа - это ебаный ад на земле, и веру в людей билли не теряет после всего того, что ему пришлось пережить, только чудом.

чудо - он сам.


что-то ещё добавить? пожелания, интриги (по желанию)

0

108

а теперь лоу кволити контент тиктоки про юру
при участии димаса

0

109

место, из которого он свалил, никогда не было для него домом. безопасное пространство, где ты можешь чувствовать себя собой и рассчитывать на поддержку? томми сплевывает себе под ноги и убегает. бесконечный бег, как в ебаном колесе. с места на место - от одной проблемы к другой. новая проблема его догоняет.

новая проблема означает старую кровь. одинаковую, общую, одну на двоих; она связывает, дарит то тесное, вечное, важное, что никогда у тебя, придурок, не было, но томми не нравится быть привязанным. иррациональное желание рвать цепи, на которые его пытаются посадить, и ломать клетки, в которых его пытаются запереть. тому месту, где обещают покой, он не верит, а от человека, что пытается быть рядом, томми бежит.

- дада, я приду.
или нет.

это неосознанное. шепард не строит планов, как разбить братское сердце, все случается само собой, потому что подсознание сильнее. потому что это зашито у него в подкорке насквозь больной, потому что этим устлана земля, на которой цветут-полыхают его жалкие детские травмы, что все не дают ему вырасти. они держат его все еще там - во временной петле, где его беззаботное детство обращается репетицией гонения по кругам ада. играет роль обиженного озлобленного подростка, никого к себе не подпуская. всю жизнь пытался обыграть время, что так любезно гнулось под его скоростью, но в итоге именно оно стреляет в висок и дарит вечную юность.

спесивый недоверчивый ребенок.

в отличие от билли.
ладно, по крайней мере на первый взгляд.
томми не успел прикипеть, потому что даже не дал ему шанса. что-то животное истерично вопило на заднем фоне о том, что перед тобой единственный во всей сраной вселенной человек, который будет тебя принимать, но томми говорит и быстрее, и громче голоса своего разума. затыкает ему рот, а себе - сентиментальность. совершенно по-еблански противится собственной природе, потому что рядом с билли ощущается важность и целость, но иррациональное диктует ему поведение, и томми складывает руки на груди, вздергивает подбородок и врет. конечно, он не придет. ну что ты нового мне расскажешь.

под подошвой его кроссовок хрустит пустая пачка из-под принглс, томми - властитель даже не над хаосом, а над банальным срачем. ему более чем комфортно. любовь к порядку ему напрочь отбила приемная мамаша, каждое субботнее утро ебавшая этим непросветленный мозг. с него достаточно. больше его мозги не трогает ни единая живая душа, и томми осознанно запирается, потому что наедине с собой, с бардаком в своей голове ему тоже отлично. проблемы возникают там, где появляются посторонние люди. вечно что-то рушат, ломают, требуют, ожидают.

посторонние значит все вокруг.
родных себе томми больше не позволяет.

0

110

/// GORDANA «MARINA» KATIC 
https://forumupload.ru/uploads/001b/13/b6/169/968064.png https://forumupload.ru/uploads/001b/13/b6/169/607285.png https://forumupload.ru/uploads/001b/13/b6/169/340585.png
* bubble comics

прошло много времени с тех пор, как кто-то смел марину трогать. теперь она - картинка, последняя, что видят перед смертью, или последняя, что перед ней вспоминают. марине уже ничего не стоить держать дистанцию; это делают за нее дурная слава, репутация, слухи, сплетни и страх словить пулю промеж глаз.
она теперь как сраная икона: падай на колени, умоляй, проси прощения.

марина самая роскошная девушка той части этого города, что выбирается на улицы по ночам и в рот ебала закон.

досье грома даже не представляет, что скрывается за фразой про «неблагополучную семью» и родной дом. гордана помнит ад, ожоги его пламени до сих пор на ее коже; она хранит их бережно, но не выставляет напоказ. гордане бог не помог с воскрешением - пришлось заново собирать себя самой из остатков плоти и крови, принадлежавших когда-то хорошенькой девочке. гордана всегда была про нечто большее: любая ненароком оброненная бухим клиентом инфа тут же становилась оружием в ее руках, любой шанс - конечной целью. просто хорошенькие девочки заканчивают плохо - в бреду, долгах, одиночестве, рехабах; марина - ведьминское обаяние и хладнокровие киллера. никто не видел крови на ее руках.

крайности для идиотов. она разучилась любить и ненавидеть, все в ее руках - лишь элементы контроля. добра и зла тоже нет, есть силы и слабости, и искусство марины оборачивать одно в другое. ее голос всегда спокоен, а мораль - серая. она все еще торгует любовью, но никогда не продаст свою верность. любая бы на ее месте никогда бы больше не подчинялась мужчинам, но марина умнее. мир за окном своей гордостью она не сломает, поэтому поиск компромиссом во имя своего благополучия - это то, что приводит ее к точке, где кошмары по ночам больше не снятся. марина засыпает одна в своей постели.

кретины вокруг нее часто ругаются, она относится к ним снисходительно. так теперь выглядит ее семья: есть что-то типа ее основного партнера и что-то типа главы семьи, есть даже ребенок, которому в один момент понадобится замена материнской фигуры. марина им нужна - ее хитрость, внимательность, чуткость к вещам, которые на первый взгляд того не стоят. кретины вокруг нее скрипят зубами и признают: марина мудра. они убили бы без разбору всех тех, кто посмел ее трогать, но с тех пор, когда такие были, прошло много времени.


дада персонажи, про которых в каноне нихуя, поэтому придумываем все сами. марина - мать финновых борделей, была ли в них сама? как будто бы да, но если есть другие варианты ее карьеры, то внимательно слушаем. сейчас буду звучать, как дамский роман, но мне нравится образ марины как та самая женская мудрость, которая периодически не дает наделать херни, но это совсем не должно делать ее дохера милосердной. по ее указке убивались люди и рушились судьбы, марина жестокая, дальновидная, не останавливающаяся ни перед чем, а интересы дсп - это теперь приоритет номер один. кто-то из ее девочек считает ее святой, кто-то - ебнутой стервой, и оба эти варианты одинаково верны. она необходимая часть пазла, но чтобы стать ею пришлось приложить много усилий. мечты о типичном женском счастье отвалились у нее еще в детстве, но то, что марина называет своей семьей, вполне на нее походит. от кучи других женщин в этом ее отличает лишь то ее мнение всегда важно, а к ее словам прислушиваются, но даже это было не всегда. я думаю, мердок как мало-мальски умный человек пораньше остальных рассмотрел в марине потенциал, финн - хз, может, дед без памяти от нее уже много лет, но кирк точно тот самый уебок, что до последнего орал, что женщина на корабле - это к несчастью и тд, так что лично между нами с радостью бы эти конфликты из прошлого развивал с дальнейшим принятием кирком марины как равной себе. мне кажется, они как раз контрастны друг другу, и поэтому мердоку так оба нужны. с финном мутить необязательно, тут как хотите, обязательно только иметь, как и все дсп, теплые чувства к крису, особенно, когда у него не остается матери - тут, как говорится, ваш выход.
пишу 4-5 к среднем, только третье лицо, лапс/капс опционально, ко мне в личку с примером поста, дальше разберемся.


// пример игры

текст любого поста

0

111

холодно здесь не бывает.
юру всегда что-то греет: спирт в крови, батарея под подоконником, димины взгляды и прикосновения. они гладят кожу - ту, что он позволяет увидеть всем, и обычно ее более чем достаточно. обычно - хочется большего, но юра не думает, а делает инстинктивно, когда зажимается и не дает чужой ладони ползти дальше по своему бедру. на диму смотреть даже нет необходимости, он чувствует его кожей, которой тот касается, и под нею, потому что там теперь он живет где-то вместе со этанолом, кортизолом и сахаром, текущим по венам. к ним спонтанно добавляется адреналин, потому что полная комната народу, от которых некуда спрятаться, а юре крайне тяжело даётся мысль, что их могут спалить. ему не хочется объяснять, как так вышло, потому что порою он не может описать это сам, но в разрезе этого времени все до жути ясно: так касаются друг друга только любовники, а всем подряд об этом не нужно знать.

вопрос привычки - юра всегда за кадром чьей-то нормальной жизни, и точно не ее основная часть. поэтому с димой поцелуи в темноте и в одиночестве, в трепете и исступлении. тепло его тела, ладоней и губ неминуемо превращается в жар, под которым смолой растекается янтарь, поворачивая время вспять, и вековой лед падает на берег сокрушительной волной, живого за собой не оставляя.

точка отсчета безвозвратно потеряна. эти цепи, веревки оплетать начали давно, даже когда кожей друг друга еще не касались. теперь склеено совсем намертво, медом промазано, потом пропитано, как что-то естественно.
как что-то, что должно было быть таковым всегда. и юра не тешит себя глупостями про родственные души, он вовсе не чувствует себя без памяти влюбленным или раненным своими же чувствами. есть нечто большее: тепло его взгляда, мягкость касаний, ворох мелочей, к которым привыкаешь быстро и от которых чувствуешь себя нужным. если сердце заходится бешено и внутренности сводит от волнения - это не очарование ярких чувств; это тело, рефлексы, нутро предупреждает об опасности, умоляет рвать когти из этих объятий, трясется от грядущего ужаса.

юра никогда не был им сражен. чтобы трупы на улицах города, разрушенные крепости, и мелководные рвы заливались реками крови. чтобы он, измотанный и истерзанный, отдавался под натиском, понимая, что некуда больше бежать и нечем себя спасать.
покорен? быть может. но он цельный и взвешенно думает, и, теряя себя, не чувствует горя потери. выбирает осознанно, зная пути к отступлению. сердечный ритм при взгляде на диму приходит в норму; утонуть в этом вязком болоте будет самой ему спокойной и безболезненной смертью. демоны вылезают из-под углов и не сводят с указки глаз. юра жмется к диминому плечу, там опора и самый губительный шторм, но, сливаясь воедино, картина выходит про долгожданный покой.

про близость скал и бьющихся о них волн - к вечности.

юра смотрит на него украдкой: тот виду не подает, что ревущий фьорд внутри.

ему самому с этим сложнее, дыхание сбивается мгновенно, система выходит из равновесия, и сотни деталей, показывающих его нарастающее напряжение, что лезут и остаются незамеченными никем, кроме источника тока. игра начинается совершенно спонтанно, но юре кажется, что на кону его самообладание. ладони димы, что тебя касаются, - это всегда про любовь, и юра этим ни с кем не хочет делиться. все барьеры рядом с ним падали сами собой постепенно, и этот тоже обязательно падет, но, ради бога, не сегодня.

короткий поцелуй в висок и что-то сильно похожее на приказ, который юра тут же принимается выполнять. командовать людьми в этой квартире дается ему с каждым разом все лучше и лучше, будто все случайные и постоянные гости медленно, но верно смиряются с мыслью, что юра больше не один из них. не тот, кто уходит к себе домой после подобных тусовок, потому что его дом за соседней стенкой, в ворохе пахнущих димой одеял. и сам он, должно быть, тоже уже им пахнет.

юра не уходит, но пытается остаться последним: захлопывает дверь, отсекая кухню от внешнего мира, и оказывается в клетке чужих рук, нежно запирающих насовсем. от такого димы по плечам мурашки и дурно в голове, и остается лишь быть ведомым за его голодом, не страшась того, что сожрут тебя.
без свидетелей. на табуретку юра смотрит скептически, внутренняя тревога все еще шумит на фоне, как далекий уличный вой сирены, но гудение крови в ушах становится громче всего остального, когда дима - невыносимо теснее.

когда юра разворачивается, оплетает ему шею руками, чтобы прижаться ближе и его дыхание красть бесстыдно с губ, растягивая мокрые долгожданные поцелуи. зарывается пальцами в волосы, обводит ладонями широкие плечи, хватается крепче; они понимают друг друга в этом без слов: когда димины руки сползают юре под бедра, тот легко ему помогает схватить себя под задницу, держась за него руками, ногами и будто бы проще будет, даже если поцелуи станут глубже. возможности оглядываться по сторонам нет, но юру рвет изнутри от понимания, что в нескольких метрах от них куча чужих людей, которым у него не будет сил ничего объяснять и перед которыми он не хочет выглядеть таким - с краснеющими щеками и распухшими от мелких укусов губами, сидящим на кухонном столе и млеющим от горячих ладоней на своих бедрах. и дима тоже изнутри горит - этим жаром заполняется воздух. юра закусывает губу и мазохистично смакует собственное бессилие, потому что то, что дима желает, он почти сразу же получает - ноги у юры раздвигаются, а сердцебиение учащается. тело тысячу раз сказало да, потому что ему плевать на все, ему жарко и томно; но говорит юра все еще головой. она заставляет его щеки краснеть, а рот - произносить глупости.

- нет? - наспех заворачивает растерянность в насмешку и кивает на слабую оборону кухни, - это не запертая дверь.

0

112

пытаться сдохнуть - это, безусловно, больше прерогатива кирка. он слишком живой для того, кто не то чтобы себя не бережёт, а целенаправленно делает так, чтобы число случайных факторов, что могут свести его в могилу, выросло до критического. чтобы пули, выпущенные в его голову, соревновались в скорости, кто быстрее раскрошит череп и убьет. чтобы повороты на трассе - кто из них круче, когда кирк, намешав скотча с ксанаксом, выжимает педаль в пол. чтобы злой и пыхтящий мёрдок сдерживал себя, чтобы одной ладонью не передавить кирку шею, убрав посторонний шум из своей головы.

этот дом - безопасное место. о'райли ни в чем себе здесь не отказывает и, каким бы ни был мёрдок, его не боится. в конце концов, живой кирк - это то, что нужно в первую очередь дсп в целом и мёрдоку в частности. других очередей в списке нет. для существования ради себя кирку как раз не хватает себя - он растворенный в бокалах со льдом, стертый в порох. не оставляющий ни улик, ни следов, не отпечатывающийся на сетчатках глаз; призрак чьей-то не упокоенной души, терзаемый самой вечностью. мёрдок - последняя и единственная опора. держит на земле, даже если втаптывает мордой в асфальт. кирк не может даже запланированно себе новый смысл к ебаному существованию придумать. все это криминальное дерьмо - причина для всего в единичном экземпляре.

на пистолет макалистеру плевать. сколько он видел их в своей жизни, направленными себе в лицо. еще немного и с таким образом жизни пушке перестанет удивляться даже крис.
но кирк думает о том, что будет, если мёрдок умрет. что его бессмертие - это иллюзия, которую все они строили годами, и о'райли приложил к этому сил едва ил не больше, чем все остальные. значит у него больше всех прав эту выдумку разрушить. ствол в руке ощущается непривычно тяжелым.

это равнодушие - ошейник с шипами наружу, который не дает сорваться с места и ранит тех, кто приближается. кирк упрямо тычется в чужую самозащиту, потому что больше ничего не остается. иначе у них не останется ничего.

людей, переживающих утрату, поддерживают иначе: подставляют плечо, говорят важные слова вкрадчивым тоном, не лезут под руку, что иногда важнее всего остального. но кирк сам обломок чего-то утерянного, по которому никто горевать не будет. даже мёрдок, за которого он хоть прям сейчас готов словить пулю промеж глаз. или которого он сам готов убить за слабость, которую тот ранее себе не позволял. слабости должны делать живыми, напоминать, что за костями и мышцами есть еще ненужные в мирное время чувства; но мёрдок закован в камень, а истерики кирка ему все равно что скале разбивающиеся об нее волны при шторме.

кирк - соль и кровь, разбавленные в тающем льду.

- он останется один, - челюсть едва ли не сводит от злости, - или ты, блять, останешься один, когда все всекут, где твое слабое место. отсюда ты его защищать собрался? нажравшись?

еще один раз облажаешься.
бесконечно будешь ошибаться, пока не останется мишеней. пиздюка проще прикончить прямо сейчас, пока он еще ни черта не понимает, и тогда мёрдок вернется. будет в тысячу раз сильнее и злее, чем раньше. прострелить маленький череп прямо во сне: ноль боли, ноль страданий. отправляйся к папаше. у кирка настолько плавно едет крыша, что подобная мысль входит в расшатанную к черту систему его понятий о жизни без каких-либо сопутствующих вопросов или подозрений себя в безумии. смерть вообще больше упрощает жизнь, чем создает проблем. создают - живые долбоебы, делающие безостановочно всякую херню.

не слушающие волнений самых ближайших друзей. мёрдок бесит до скрежета зубов. кирк редко ему указывает, но если нужно, то дает советы, потому что снайперам привычно смотреть на разворачивающееся под окнами дерьмо свысока, а кирк всегда в эпицентре пожара.
мёрдок бесит, не смотрит, закрывается и захлебывается своим горем как настоящий мужик - опрокидывая в себя алкаху. с присущей криминальному авторитету тактичностью показывает о'райли, что тот пустое место, а не едва ли не единственный человек, который рядом не потому, что так выгодно или безопасно. кирку уже ноль профита от разворачивающейся катастрофы, а говорить такое макалистеру - это настолько же безопасно, как засовывать себе в рот дуло пистолета.

кирк своего из ладони не выпускает. табельное в руке как граната, и, видит бог, мёрдок срывает чеку.
- ты слушаешь меня вообще? - за долю секунды случается слишком многое, но кирк не успевает подумать. так выглядят выведенными из равновесия те, кто в нем почти никогда и не бывает. внимание макалистера к своим словам хочется привлечь так отчаянно и сильно, что палит в потолок единожды, но уверенно. лицо его почти не дергается, только скулы сводит сильнее. оружие в руке как ее продолжение: когда щелкает у кирка в голове, то курок автоматически взводится. крошка с потолка сыпется мёрдоку в стакан.

кирк всегда забывает о мелочах.
мелочам пора привыкать к выстрелам, играющим роль будильника.

0

113

бесконечный газовый свет.
смысл в том, что никто никогда ничего не докажет. скажешь привиделось, показалось, все было не так. в егоровом плане нет огрехов, как здесь - на высохших соснах меж старых могил - нет камер. ему даже не придется делать жалостливые глаза - он все равно не умеет их делать. какой-то кретин, его сегодняшний клиент, будет разочарован тем, что найдет. расстроен и напуган до чертиков, побежит писать в техподдержку, но ему скажут нахуй идти.

будешь плакаться долго господи помоги.
егор не оглядывается по сторонам, но может прикинуть, сколько лежащих в этой земле умоляли его помочь. большинство ведь он тоже послал. у бога уровень ответственности за свои решение и участия в делах страдающих столько же, сколько у техподдержки гидры. боже мой, это ведь так забавно.

на ней нет отпечатков ни жизни, ни времени. она одной природы с камнями, из которых ломают надгробия - такая же неумолимая. голос, мешающийся с ветром и тайной; егору кажется, будто он выучил новый язык - то ли змеиный, то ли мертвый. убеждает себя, что идет потому, что так надо, а не потому, что она так хочет.
она не маяк посреди океана; она только айсберги, об которые насмерть разбиваются корабли.
все это - дорога ко дну, ныряй глубже, копай дальше, смотри пристальнее. он видит суть: ее роковое безумие - это то, с чем рождаются и гибнут каждый божий день. оно не приобретается на онлайн маркетах, не выносится из больниц, не собирается как пазл из разбитых сердец. егор - франкенштейн из всех этих простых дешевых способов сойти с ума, и он преклоняется перед образцом.

подходит ближе, возвращается на место, опускается на землю возле нее сперва на одно колено, словно несчастный рыцарь то ли перед посвящением, то ли перед казнью. затем - на второе, пытаясь с ней сравняться, но она с других кругов ада по данте. кажется, что руку протяни, обхвати за белую шею, за черные волосы, дерни на себя, впечатайся голодом в холодные губы и будет твоя, будет ниже, слабее, но егору к ней падать и падать. пропасть, которую ему не нужно преодолевать, иначе в мир живых не вернешься.

не то чтобы ему хотелось.
карусель ебучая из долгов и обязательств, бегство по кругу, от которого егор устал, словно сотни таких же дерьмовых жизней осталось за плечами. они у него крепкие, многое вынесут - хоть гробы таскай. выкапывай и неси.

0

114

— seventeen —
чхве хансоль, 22
https://forumupload.ru/uploads/001a/fe/04/370/125673.png https://forumupload.ru/uploads/001a/fe/04/370/417110.png https://forumupload.ru/uploads/001a/fe/04/370/502414.png https://forumupload.ru/uploads/001a/fe/04/370/36827.png
дата рождения ; профессия ; родной город ; команда (команда р или покетренеры — подробнее об этом в правилах)


« исполнитель саундтреканазвание саундтрека »
ебано было не всегда.

хансоль скрипит зубами и плотнее сжимает челюсти - злится. в его мышцах нет столько силы, чтобы ломать голыми руками бетонные стены, железные прутья, хрупкие кости, людские судьбы - нет, и слава богу. пускай и чувствует ее в себе, когда боится в крепких объятиях передавить сестре клетку тонких ребер или сжать корпус айфона в руке так, что одинокая старая трещина на экране пойдет паутиной во всей стороны. когда смотрит в спину душного одногруппника, стоящего у доски, и приценивается, долетит ли до него ручка, выпущенная ему в голову. трехочковый.

память хансоля по-киношному делится на до и после. там страницы разного цвета, история по ним писалась/пишется на разных языках, и сам он как будто два разных человека. их даже зовут по-разному, и грустная теория про то, что в утробе матери вернон поглотил своего брата-близнеца и теперь его разум периодически дает о себе знать в единой на двоих башке, на всякий крайний случай живет у хансоля лет до четырнадцати. но, чуть повзрослев, он оказывается неспособным жить в иллюзиях и самообмане, поэтому пожимает плечами, смиряется с правдой и окружающей действительностью и двигается дальше. лежит по направлению.

все живы и чисто по бумагам никто не умер, но хансолю кажется, что, где-то пересекая океан, он оставил себя. слишком умные мысли для тринадцатилетки, но он вообще всегда был смышленным мальчиком. схватывал на лету, делил в уме столбиком и не задавал лишних вопросов. если надо переезжать, значит надо, родителям виднее в конце концов. то, что взрослые зачастую нихера не понимают, что сами делают, так же, как и дети, хансоль поймет позднее. когда сам перешагнет порог в якобы взрослость, и до него дойдет, что тут вопросов больше, чем ответов, и никакие великие знания о мироустройстве не разблокировываются. падает только на плечи тяжелая и серая, как грозовая туча, ответственность, заставляющая склонить голову и больше смотреть под ноги, чем вперед. поэтому хансоль считает себя в праве родителей в этой фатальной ошибке винить: нужно было лучше думать, могли быть более осмотрительные, потому что при первых проблемах просто бежать - это трусость.

хансоль от нее далек.
он на другой стороне - на той, то где не лезут за словом в карман и посылают нахер исключительно в лицо. на той, где бьют первыми и, неловко подбирая слова, признают свои ошибки. на той, где не прячут взгляд - он у хансоля порою двумя дулами от пистолета. выстрелит.

новый язык приходится учить вместе с малолетней сестрой - хансоль убежден, что интеллектуально они на одной уровне. дурацкий много думающий о себе бостон ему снится лицами старых друзей. они обещали продолжать поддерживать связь, не терять друг друга ни за что, и вернон им верил до последнего. вины в том, что частота переписок и созвонов постепенно сошла до отметки раз в три месяца, ничьей нет. обиды, злости нет и подавно. у хансоля остается только тоска, тягучая и медленная, как кровь, когда она течет из раны и не может свернуться. как грязная холодная вода, несущаяся по ливневкам прямиком в канализацию. у хансоля не хватает смелости лишь на одно - поотписываться от инстаграмов старых школьных друзей и, наконец-то, отпустить.

на соцсети новых знакомых тире приятелей он не подписывается уже принципиально. местные школы - храмы во имя перфекционизма, трудоголизма и наебательства. сплетни, слухи, погони за оценками не на жизнь, а на смерть, одна сплошная попытка казаться, а не быть; хансоль едва переступает порог - и ему сразу не нравится. он не умеет улыбаться, когда нужно,  и открывает рот, когда не просят. у него аллергия на распорядок дня и дисциплину, на кучу никому не нужных формальностей из вежливости и традиции, которые кажутся ему кринжовыми. они смотрят на него как в зоопарке, и он отвечает тем же - не понимает, отрицает, машет рукой. на последней парте у окна залипает в окно и жалеет себя за то, что слишком принципиальный и несговорчивый. мама набрала себе новых клиентов - потребность в психологах не закончится никогда; отец после кучи тестов, экзаменов и сертификатов устраивается на лайнер старшим помощником; сестру в новой школе тоже вроде никто не обижает и не клеймит - первые два года хансоль, завидев ее в плохом настроении, напоминает софи, что в случае чего она обязана ему доложить, чтобы он пошел бить морды.

иногда ему этого просто хочется.
хотелось когда-то до одури сильно: что-то доказать, исправить. но хансоль - сила разрушительная, а не созидательная. вместо долгих рассказов, чтобы хоть кто-то понял его лучше, у него перед глазами только красочные картинки с ружьем и стрельбой по всей школе. вот тогда бы он точно всех научил единственной стоящей правде: что не важны экзамены и длина юбок, что большой черной дыре, куда все они движутся, плевать на то, кто у кого украл первый поцелуй или списал тайком очередной диктант. что есть только жизнь и смерть, а все остальное - затяжная тоска между ними. в ней барахаться как в болоте бесполезно - засасывает только сильнее.

поэтому хансоль не делает лишних движений. не делает глупостей и жестокостей. грубо парирует в спорах и считает про себя до десяти, чтобы успокоиться. он абсолютно здоров, иначе мать бы заметила. просто сломанный надвое хребет сросся как-то криво, оставив за собой тянуться хроническую столетнюю боль. хансоль давно вырос, его никто уже не зовет верноном, кроме самого себя и то - мысленно; у него речь безмозглого тинейджера и взгляд человека, видевшего некоторое гавно. желание решать все как умные взрослые люди взвешиванием за и против, но сил - только на то, чтобы слать к черту и хлопать дверьми.

в его комнате много пыли и бардака; иногда любезно прибирается сестра, но это больше походит на жалость. у них есть привычка встречать отца с рейсов, приходить за час до и тусоваться близ порта, пока софи разглядывает туристов, а вернон - море, неумолимое и равнодушное. в бостоне тоже было полно пляжей и гаваней, но почему-то именно они стали тем, что хансоль помнит подозрительно плохо. пустой слот на их месте заняли пусанские порты, и вернон чувствует себя самую малость предателем, когда признается им в легкой симпатии. могло бы пахнуть стокгольмским синдромом, но пахнет только солью и водой.

0

115

- поднимайся.

хансоль протягивает руку.

спина его под толстовкой мокрая; он много бежал, сердце где-то застряло под кадыком, он сглатывает и чувствует его, огромное и бешеное, у себя в глотке, поэтому слова сквозь эту тяжесть и грохот мышцы, застрявшей в неположенном месте, выходят хрипло и шумно. говорить трудно, а еще чаще - глупо, и хансоль в тысячный раз за свою недолгую жизнь понимает, что лучше бы он молчал.

в принципе всегда, но особенно - сегодня. большинство парней выглядят умнее, когда молчат, и вернон первый из них. где-то по шкале чистого айкью он еще неплох, но ум, настоящий житейский ум, который спасает тебя от проблем и трудностей, его миновал напрочь. эти дети, пережравшие моющего средства и запихивающие фольгу в микроволновку, становятся потом главными героями криминальных сводок. хуже - завсегдатаями травматологий. эти дети, не понимающие, когда молчать, если тебя окрикивают какие-то долбоебы, а когда - бежать.

покоя здесь не было никогда.
в этом городе нет улицы, где хансоль чувствовал бы себя в безопасности. дело не в высоте заборов и крутости поворотов; весь этот город враждебный. понятие дома как будто бы никогда не выйдет за пределы его комнаты в родительском доме. все, что дальше, стало полем какой-то ему одному известной войны, но хансоль проигрывает.

проигрывает, когда оглядывается по сторонам, всматривается в вывески, прислушивается к чужим разговорам, оборачивается на свист. его задача даже не победить, а попросту выжить, но и тут получается со скрипом. читкоды прописаны на языке врага, а нпсы всегда знают, что он чужой. видят издалека. хансоль чувствует на себе этот глаз с угрожающей подписью вас заметили.

но он устал, правда. это не может продолжаться вечно, поэтому хансоль сдергивает с головы капюшон и, подаваясь вперед, переспрашивает. считает головы за спиной у чела, к нему доебавшегося. понимает, что, стоя под фонарем, рисует себе на лбу мишень. пусан - город, привыкший к туристам, но здесь в спальных районах все понятно и просто. у хансоля взгляд уставший, заебанный, злой, и когда его толкают в плечо, он толкает в ответ.
не может иначе, потому что эту злобу, копящуюся долгим временем, как пыль на подоконнике, куда-то нужно девать; она ядом внутри, отказывают органы, отключается мозг, и ты, такой понятный этому миру, злой и неумный, не понимаешь, что самое время бежать и вместо этого лишь открываешь свой рот.

у него за спиной никогда никого не будет. это бремя свободы, которое иногда невыносимо и давит к земле, прямо мордой об асфальт втирает осознанием того, что никто ему не протянет руку и ебало от дороги не оттащит. что в своей ненужной, немилосердной войне подкрепление не подтянется, и братской могилы, которую с таким усердием копал, тоже не будет. она только лишь твоя собственная, одиночная.

но свобода пиздец как придает газу. хансолю не нужно оборачиваться и вслушиваться в чужое дыхание, когда он срывается с места. когда все становится настолько плохо, что даже мигающий над головой фонарь отсчитывает секунды до старта. настолько - что доходит даже до хансоля, и его вековая, как сам океан, злоба уступает место инстинкту самосохранения. не вопрос гордости и принципа; эта игра все еще про выживания, и он не хочет тратить жизни просто так. она у него одна, и он у себя тоже один. свобода - ни за кого не переживать и не впрягаться; только темные узкие улицы этого посланного ему в наказание города становятся лабиринтом, из которого хансоль, запыхавшись, ищет выход.

- подсади.
резко, гулко, давая понять четко, что времени на объяснения нет. но господь посылает ему не хрупкую девочку или столетнего деда, чтобы стали препятствием - не трамплином; посылает ему с виду ровесника, такого же парня, черт знает чего делающего в полночь на улице. у хансоля нет времени всматриваться в его глаза, но он надеется, что они из одной касты - из тех людей, что пиздят невовремя, а потом рвут когти, и ему не потребуется ничего объяснять. что эта паника и адреналин, мешающие два к одному коктейль бей-беги, ему, чужаку, тоже знакомы. и хансоль ни капли не стесняется хвататься руками за плечи, залезать на руки, пыхтеть куда-то на ухо, потому что счет идет на секунды, а грохот от бега врагов с каждым мгновением все громче, понимаешь, да? сейчас все закончится, и вместо чёрных улиц и белого фонарного света монохром зальется кроваво-красным.

ты этого хочешь?

вернон прыгает нихуя не грациозно. падает шумно и царапает ладони об асфальт. впереди темнота какой-то закрытой и огороженной территории, куда они вообще попали - стоп.

хансоль задирает голову, ждёт падения следом своей счастливой звезды, ждет долгую секунду, пока сердце грохочет ужаснее, чем опасливо приближающиеся шаги. ждет и не выдерживает, злым шёпотом подгоняет:
- лезь, блять.

черно-белая картина остается таковой. штрихи теней на бледном лице, хансоль их разглядывает, пока в тревожной тишине бешеное чудовище пробегает мимо, потому что ему никогда не хватит мозгов. тишина приводит сердцебиение в норму. хансоль стоит на своих двух, колени даже не дрожат, дыхание на раз-два медленно убаюкивается. смотрит вниз - и тело на асфальте медитирует, лёжа на спине, глядя ему, хансолю, в глаза.

он говорит ему:
- поднимайся.

и протягивает руку.

0

116

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/57970.png
https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/173520.png

0

117

не то чтобы глядя на местную еду можно было иметь аппетит, но если до залета лехи в столовую еще можно было тоскливо хлебать тоскливый суп, то теперь оставалось лишь мечтать о расщеплении себя на атомы, растворении в бесконечном небытие.

зрение у мудака было отменное; один взгляд - сканирующий, внимательный, будто в пустой башке могли идти вычислительные процессы. наверное, они шли. уверен ваня был лишь в том, что что бы там ни решалось, он всегда получал один и тот же ответ, для себя неутешительный.

зато лехе - заебись. проскочил между малолеток, пару раз перемахнув через стулья, и плюхнулся за стол напротив. благо, что был один, но это слабо утешало. не было у него никакой цели; была скука - огромная, поглощающая как болото, и леша изо всех сил барахтался в ней, пытаясь выбраться. так бывает, когда не хватает то ли мозгов, то умений быть интересным самому себе. ване трудно укладывалось это в голове, потому что когда ему становилось нечего делать, он шел играть или в библиотеку, на прогулку в конце концов, потому что там, в своей голове, находил много чего интересного. наедине с собой было здорово.
в тысячу раз лучше, чем наедине с ним.

- ссышь? - лыбится, - правильно.

наверное, это было уже на уровне рефлексов. абрамов едва заметно подобрался, плечи задеревенели, ложка с супом, готовая подняться, так и осталась прижатой к желтому борту тарелки.
но в глаза он смотрел спокойно.

если бы у этого богом забытого места было лицо, оно выглядело бы именно так: ясные голубые глаза, обманчиво дарующие надежду на лучший исход, и синяки да ссадины на скулах, губах и под бровью, бывшие обещанием, что ничего, кроме оплеух и ударов, тебя тут не ждет.
хотелось уже принять какое-то окончательное решение по данному вопросу, потому что метаться ваня устал. даже взаимное разглядывание щербакова, его сбитых костяшек на пальцах, которыми он чесал ухо, отнимало у абрамова силы.

леша этот взгляд замечает, как замечает все вокруг. смотрит на свою руку, и улыбка на его лице дает трещину. разлом уходит туда, где ване пора напрягаться.
леша говорит:
- давай играть, - уточняет, - давай кулак.

тут главное не подавать виду, что сердце бухнуло в пятки и рассыпалось на песок. главное сохранять иллюзорное спокойствие, даже когда веселость на лице напротив уступает место раздраженности. леха не любит паузы, заминки и игноры выводят его из себя.

ложка вздрагивает, поднимая в полной тарелке локальную бурю, потому что щербаков, наклонившись через весь стол, в миг хватает ваню за шею сзади, наклоняя его лицо так низко, что мерзкий запах остывшего супа лезет в нос. еще одна капля приложенной силы, и весь абрамов будет в вонючей жиже, но этого будет мало и, не отпуская руки, леха треснет его головой об стол еще раз, чтобы разбавить масло и лапшу соленой мальчишеской кровью.

не то чтобы леша слыл каким-то невозможно сильным, нет. если бы все решалось лишь мышцами и весом, то в заведении правили бы спортсмены и толстяки. леха, конечно, подтягивался постоянно, отжимался от вездесущей скуки, но в честном спарринге много кому из местных бы проиграл. вот только дело было не в силе, а в ярости. в умении за долю секунды собрать злость в одной конкретной мышце своего тела и выжать из нее максимум. это что-то далекое от спорта и близкое к животным инстинктам. щербаков всегда был первым. и если не смертельно больно, то быстро, метко и унизительно.

- кулак давай или я тебе всю руку нахуй переломаю.

ване не хотелось иметь разбитый нос и быть с ног до головы облитым супом, поэтому он отодвигает тарелку в сторону, когда давление с шеи пропадает. 
на стул напротив снова плюхается не его ночной кошмар, а обычный пацан с дурной улыбкой. он смеется и показывает, что нужно делать. говорит:
- кулачок!

абрамов ставит на столешницу кулак, прекрасно зная, что его ждет. свой запас затупов и промедлений он на сегодня уже исчерпал, поэтому смиряется. больно будет не сейчас, а потом - когда с разбитыми в мясо костяшками он сядет за старое фортепиано.
леша подбрасывает в ладони серый пятак, со звоном катает его по столу.
- одернешь - сломаю.

дада, пальцы, руку, жизнь. ваня вздыхает: картина перед ним больше, чем просто издевательская. леха от усердия даже высовывает кончик языка. гладкая поверхность стола не дает шанса на пощаду, а первые три-четыре удара запуленной монетки заканчиваются просто расходящейся кожей на костяшках. это пустяки, терпеть сложнее потом - когда ребро пятака входит в уже саднящую царапину, входит глубже и больнее, а знаток своего дела не промахивается и лупит по образовавшимся ранкам снова и снова.

и снова.

леше весело, потому что, даже не смотря абрамову в глаза, он знает, что тому хочется заплакать. если не сейчас, то он будет хотеть рыдать потом, когда сядет за свое дурацкое пианино, а пальцы не будут гнуться. но это пройдет. и здание это сраное точно не вечно.
все пройдет, а леха - бесплатный тренажер по смирению.

ему надоедает пулять монетку минут через десять; у вани закушенные губы и дрожь по рукам. звон железных рублей, скользящих по столу, уходит в список триггеров. леша подбрасывает пыточный инструмент и засовывает обратно себе в карман. экономный.
и голос у него дебильный такой.
- суп у тебя остыл.
- а?
ваня прикусывает язык. боль по ладони заставила его потерять контроль над всем остальным телом и даже начать что-то говорить. костяшки - в мясо.
- суп, говорю!

ване смотреть в тарелку потом еще полчаса, пока ложка в ладони даже не держится.

0

118

https://forumupload.ru/uploads/0017/96/42/2/621386.png

0

119

света было так много, что касамацу он резал уставшие за день глаза. массивная люстра под потолком, будто они не на банкете, а в зале театра, еще прожектора возле маленькой импровизированной сцены - все это электрическое и яркое преломлялось сквозь бокалы в руках, бриллианты в ушах, фальшивые вежливые улыбки.

так много, что у него начинали веки гореть изнутри, но весь здешний свет в один миг стянуло в две ясные, устремленные на него точки - и касамацу, как старую лампочку, прошибло током. ничему на земле не гореть ярче, чем эти глаза.

кисе кинулся к нему на шею, и это был самый искренний жест, что видели сегодня сцены этого зала. касамацу для проформы отпинался от него, но объятие состоялось и выбило весь воздух из груди. его тяжелая ладонь скользнула кисе по плечам, обтянутым скользким шелком нежно-голубой рубашки.

0

120

ветер слишком сильный. сугимото щелкает зажигалкой долбанную сотню раз, стирает подушечку пальца, сует огате под нос настоящий дрессированный огонь, а тому хоть бы что. он слюнявит сигарету в губах, смотрит терпеливо, но искра гаснет. как бы сугимото ни старался, если огата не сделает шага навстречу, то ничего не будет. а того с места, кажется, можно сдвинуть только по горизонтали — оправить в коробке в землю.

безразличие часто пакуют в глянцевую обертку из хладнокровия, чтобы всем нравилось. потому что мужчины лучше, когда их лицо залито мрамором, а мышцы — сталью; сугимото = недоделка. железо в нем все еще раскалено, а камень груб и неотесан, вместо плавности и величия только острые сколы. огата весь сам долгое, терпеливое обвинение в том, что ты нихера еще не понимаешь, тыканьем даже не в статус и звание, а степень развития. будто сейчас он взглянет на часы и скажет подождать еще сорок минут, пока пройдет, как приступ эпилепсии, твой юношеский максимализм, и все это выделенное на взросление время сугимото будет рассказывать о том, как этот самый максимализм из него выбивали палками в школе, нарядами в учебке, штрафами на службе и кулаками по еблу всякие ублюдки на улицах. скорее остановится время, чем он перестанет гореть. огата, неужели ты таких не встречал.

сугимото обманывается лишь на секунду: аккуратный вопрос бьет по коленке, но не сбивает с ног. за этим интересом лишь праздная вежливость, попытки отвести от себя подозрение в положенном на поиск справедливости болте. огата его, кажется, даже и не слушал. то, как погиб его брат, интересовало его не больше, чем рост пенсии несчастного кикуты.

— да, — блеск в глазах вспыхивает на обманутое мгновение и тут же гаснет, как предупредительный выстрел.
они вместе учились и должны были вместе работать. они были бы отличной командой: на двоих им все давалось проще. там, где лажал один, прикрывал другой, и наоборот. степень дружбы — до смешения крови, до корабельных цепей, что вместо братских уз. ах да, братья. убери из диалога тот факт, что огата значился юсаку ближайшим родственником, и все станет логичнее и яснее.

юсаку никогда не давал понять, насколько они были друг другу чужими. теперь сугимото видит: больная тема болела с двух сторон, она вся была изрешечена пулями, изрезана и изъедена. но вопрос «что блять с вами не так» сейчас задать можно было только огате, и сугимото еле сдерживал это грызущее его любопытство. никто не просит совать свой нос, но инстинкт ищейки, и, видит бог, саичи чувствовал свое право на кусок чужого личного.

0


Вы здесь » че за херня ива чан » черновик » павтыдвтмдывта


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно