Ухён терпеть не мог, когда его планы срывались. Еще сильнее он ненавидел только дни, когда вместо полного отсутствия планов, они внезапно нарисовывались, благодаря вмешательству со стороны. Тем более стороны столь неожиданной, как любимый братишка, с которым они последний раз виделись полгода назад. Отношения у них все еще были якобы нормальные, но не до такой степени, чтобы названивать друг другу каждые выходные, взрослые ведь люди. У брата была своя, совершенно непохожая на ухёновскую жизнь, главными элементами которой по-прежнему были жена и дети, ну и работа в качестве бонуса. Своей же карьерой Наму дико дорожил, поэтому, в первую же очередь, после выкладывания братом неожиданной просьбы он начал возмущаться именно насчет отсутствия свободного времени. По крайней мере этот аргумент звучал еще хотя бы убедительно.
Нет, это было бесчеловечно. Ситуация заключалась в том, что решившие разнообразить свою личную жизнь супруги (Ухён лично мог бы посоветовать менее затратные и более удобные способы для этого) надумали устроить себе второй медовый месяц, спустя двенадцать лет после свадьбы, и, надо сказать, спланировано у них все было замечательно. На неделю они уезжают к солнцу и морю подальше от Пусана, а своих отпрысков спихивают лучшей подруге матери всего этого семейства, у которого и муж, и собственные дети имелись. Какая разница, сколько детей будут ездить тебе по ушам - тут либо все, либо ничего. Проблема появилась за десять часов до отлета, когда муж той самой добровольной няньки позвонил брату Ухёна, сообщив грустную новость о том, что та прямо сейчас была в неотложной хирургии и вообще все очень плохо. Ни о каком спихивании детей на несчастного мужчину речи и не шло, поэтому уже практически было решено отменять долгожданную поездку. У матери троих детей все родственники жили на другом конце страны, поэтому брат Наму судорожно перебирал запасные варианты, коих, как оказалось, было чертовски мало. Его жена только глаза закатила, когда ему в голову пришла замечательная, на его взгляд, идея позвонить родному братцу.
- Сто процентов он херней мается, - воодушевленно аргументировал мужчина. Супруга смотрела на него с издевкой, думая о том, что давненько ее муж не включал телек. Она сразу заявила, что Ухён пошлет его без промедления. И она была, безусловно, права.
Наму охуел не то слово. Во-первых, они не были настолько близки с братом. Во-вторых, нет, вы что, серьезно? Звонок родственника застает Ухёна за обедом в кругу коллег и начальства, и он мгновенно подрывается с места, чтобы уйти подальше от любопытных глаз и ушей, которые за его спиной тут же начинают перемывать Ухёну кости. Его личная жизнь уже лет пять была в топ-5 самых горячих тем для обсуждения во всем телецентре.
Ухён пытается быть понимающим человеком и хорошим младшим братом, правда. Он желает старшему только счастья и искренне благодарен его чудесной жене за то, что она наставила его на путь истинный. Он души не чает в племянниках, но, в основном, благодаря тому, что видит их не так уж и часто, разве что семейные праздники какие-то или когда взрослым что-то нужно друг от друга. Ухён сперва отнекивается, ссылаясь на работу, мол, это у вас суббота и воскресение выходные, а у меня выходные как получится, и нельзя просто так сорваться с места, забив на все запланированные встречи. Брат Наму гаденько хихикает и напоминает ему недавний разговор, в котором его младший хвалился своим теперь чуть ли не свободным графиком и авторитетным положением на столь нестабильной работе. Ухён вздыхает и говорит уже на чистоту:
- За что ты так не любишь своих детей? С ними что-нибудь случится, их слишком много, я не хочу нести за это ответственность.
В ответ он получает краткую характеристику любимых племянников, из которой следует вывод, что, по хорошему говоря, во внимании там нуждается только Джису, ведь ей недавно только год исполнился, а Джиэ была удивительно покладистой и тихой для своих пяти. А Сонёль, по словам горе-отца, и вовсе был уже взрослым, ума там чуть ли не палата. Вот с последним, в силу его старшинства, Ухён и был знаком ближе всего и что-то искренне подозревал брата в преувеличении способностей драгоценного сына.
- Я не умею с ними обращаться, ты же знаешь, - упрямо ныл Ухён, - Я не знаю, что с ними вообще делать. Я никогда с ними наедине больше чем на пару часов не оставался. У меня, если ты забыл, своих детей никогда не было и, как ты можешь догадаться, никогда не будет. Что-нибудь обязательно пойдет не так, и я себе этого не прощу.
- Ну, возьми с собой Сонгю.
Ухён вздыхает еще тяжелее. С одной стороны, это действительно был выход, с другой, как-то все равно не по себе. Сонгю и брат Ухёна познакомились по-нормальному только на похоронах их матери: Наму тогда было не до вежливости и стеснения. Он в ответ на резонный вопрос братца, а что здесь делает нотариус или у нас какие-то проблемы в документах, ответил без долгих прелюдий, что с Сонгю они уже год живут вместе, и, что немаловажно, Ухёна не интересует мнение брата по этому поводу. Тот только хмыкнул, недовольный дерзостью младшего, но руку Сонгю пожал, а потом они даже разговорились, и Ухён был на все сто уверен, что они обсуждали именно его самого. На семейные праздники Наму Сонгю с собой не таскал, дабы не вызывать лишних вопросов от ненужных людей, но перед братом и его женой был честен: они за прошедшие годы привыкли к Сонгю, но детям как-то еще не представляли.
Ухён просит дать ему десять минут, бросает трубку и перезванивает Сонгю, сбивчиво объясняя ему суть дела, потому что ныть больше некому. Он умоляет того, чтобы он придумал какую-нибудь вескую отмазку от всей этого затеи, но, к удивлению Ухёна, Сонгю едва ли не в приказном тоне говорит, что никаких нет, иди и перезванивай брату, потому что мы поедем, куда ехать и что с собой брать.
Ыйрен находится в часе езды от Пусана, так что они оказываются там еще до того, как брат Наму со своей женой уезжают в аэропорт. Краткий курс молодого папаши от матери детей выслушивает только Сонгю, по традиции сваливший на Мёнсу всю работу на ближайшие пару дней, в то время, как Ухён нарезал круги по просторной гостиной небольшого домика, банально пытаясь взять себя в руки. Джису пока что мирно спала, Сонёль гулял где-то на улице с друзьями, а вот Джиэ, которая должна была быть тише воды ниже травы, сказала на руках у отца, пока тот с довольной улыбкой на лице рассказывал брату что и где находится в этом доме.
К моменту отъезда родителей в аэропорт домой возвращается Сонёль (сбитые коленки, содранные локти) и встречает Ухёна с крайне скептическим выражением на лице.
- А ты тут что? - вежливость для слабаков.
- Ну, - Наму аж не знает как начать, - С вами буду, пока родаки твои не вернутся.
- Ты? Серьезно? - пацан откровенно ржет, ибо к своим годам уже довольно хорошо знал Ухёна, - О, это будет весело.
- Сам в шоке, - бубнит мужчина, наблюдая за тем, как Сонёль неспешно идет на кухню, где его мать как раз заканчивала давать Сонгю последние указания.
- А это еще что за хрен?

У Ухёна паника самая что ни на есть натуральная. Когда его брат со своей женой заканчивают долгие прощания с детьми на пороге и за ними, наконец-то, захлопывается дверь, Ухён тяжело вздыхает и оборачивается к Сонгю, ища поддержи хотя бы у него. Они не договариваются ни о чем официально, но как-то так получается, что Сонгю берет на себя заботу о девочках, а Ухён из всех зол выбирает то, что знакомо ему ближе всего, и говорит, что будет присматривать за Сонёлем, хотя тому особое внимание и не нужно. Старший из детей закрывается в спальне до вечера, и Ухёна более чем устраивает такой расклад - так ему проще изображать наличие хоть какой-либо деятельности по квартире, пока Сонгю пытается совладать с расшумевшимися дамами. Помощь ему в этом нелегком деле Ухён осуществляет по принципу "подай-принеси" и сильно под руку старается не лезть: Сонгю и сам неплохо справляется, а девочки на самом деле выглядят довольными. Трепать Джиэ по волосам и одергивать ей платьице - это легко и получается у Наму без лишних усилий. Но вот когда малышка врезается лбом в дверной косяк и принимается вопить на все голоса так, что у ее дяди закладывает уши, то все, что может сделать Ухён - это позвать Сонгю и восемь раз объяснить, что он в этом несчастном случае не виноват. К Джису Ухён вообще, честно говоря, подходить боялся: у годовалых детей мозгов особо то и нет, зато куча физических потребностей, о которых знать он не желал от слова совсем. В итоге в целом ничего не делавший весь день Ухён заебывается под вечер так, что находится на грани того, чтобы уехать из этого дома обратно к себе в Пусан, бросив Сонгю одного с этой оравой, а тот вроде бы и видит, что Наму от всего происходящего мальца не по себе, но сделать ничего не может. За прошедшие пять лет Ухён привык, едва почувствовав внутреннюю слабость или прочую неуверенность в себе, нестись к Сонгю без промедления и выкладывать ему все, требуя воодушевляющего пенделя или громкого "файтинга", хотя старший чаще начинал просто утешать и жалеть, что бесило Ухёна еще сильнее. Сейчас от разведения нытья и соплей Наму останавливало лишь данное старшему брату обещание даже не пытаться играть с Сонгю в счастливую пару в этом доме, дабы не травмировать детей, привыкший пока что к проявлениям чувств со стороны исключительно гетеросексуальных пар. Ухёна это немного обидело, ведь Сонёль, по его авторитетному мнению, был уже достаточно взрослым для того, чтобы расширять свои знания, но спорить с его родителями все равно не стал, спасибо что они и так принимали Ухёна таким, каков он есть, а это, между прочим, никогда не было просто. Так что ему приходилось обходить Сонгю стороной, дабы нечаянно не кинуться ему на шею, чему, однако, способствовали девочки, которых тот не отпускал ни на шаг, либо возясь с младшей, либо страдая от старшей. На ночь Ухён с Джиэ даже мультики сел смотреть, пока Сонгю укладывал Джису спать. Трогать Сонёля он запрещать, ибо славу богу что молча сидит в комнате  и не творит херню, о которой оба мужчины были наслышаны от родителей. Он вроде к двенадцати даже спать ложится, что несказанно Ухёна радует, потому что самому уже хочется вырубиться и умереть. Джиэ засыпает во время мультика на диване, и Сонгю относит девочку в ее комнату, даже не разбудив. Ухён, когда в доме воцаряется тишина, умоляет его не выебываться и лечь спать вместе, все равно утром они встанут раньше детей, но Сонгю остается непреклонен и застилает себе диван в гостиной, игнорируя легкую обиду Ухёна, который вынужден спать в комнате родителей, где стояла еще и кроватка Джису. Без особых нежностей: они просто укладываются спать, вымотанные прошедшим днем и готовящиеся пережить все это дважды завтра. Ухён засыпает настолько крепко, что не слышит всего того, что творится ночью у него под боком.
Он просыпается в районе шести от того, что ему слишком жарко, и идет на кухню за водой, даже не замечая отсутствия Джису в кроватке. Ухён замирает посреди коридора, когда видит гостиную: диван пустой, а Сонгю спит на кресле с развалившейся на нем Джису. Она пускает слюни ему на футболку, и Ухёну от этой картины становится почему-то стыдно. Во-первых, если Джису сейчас у Сонгю на руках, значит он взял ее, когда она проснулась и ведь наверняка же орала во весь голос, а Ухён даже не проснулся, будучи в паре метров от нее. Если брат узнает об этом, Наму просто конец. А во-вторых, и ему даже неловко об этом думать, но какой же из Сонгю вышел бы хороший отец. И, вообще, черт возьми, насколько же идеален этот мужчина был для любой женщины со всей своей потребностью заботиться (Ухён считал, что он в заботе не нуждается), со скромностью и порядочностью (которые Ухёна временами раздражали), с хозяйственностью (на которую он не обращал внимания) и терпением (которое он обожал испытывать), а главное - со своими мечтами о семье (это слово Ухён вообще ненавидел) и о детях (которых Наму не выносил в принципе). Какого черта Сонгю вообще столько лет был с ним и все еще есть рядом, Ухён сейчас искренне не понимал, ибо точно знал, что ничего из требующегося ему, не мог дать как ни крути. Наму вдруг кажется, что Сонгю априори не может быть с ним счастлив, но повторяет себе упрямо, что нет, ты его не держишь, захотел бы - ушел и вроде бы он тебя любит, да, точняк. Но семья, дети, дом - все то, что Ухёну было чуждо, и все то, о чем Сонгю мечтал, наивно полагая, что первый об этом не догадывается. Здесь им никогда не прийти к компромиссу, и, быть может, для счастья самого Сонгю сейчас стоит отступить и не мешаться, но Ухён подходит к креслу сзади и, наклоняясь, целует спящего мужчину в макушку.
- Сидеть бы тебе дома, делать жене пятого ребенка, хвалить все то, что она готовит, воспитывать упырей и быть идеальным и мужем, и папашей, - Ухён искренне надеется, что Сонгю спит, когда кладет подбородок на его плечо, шепчет тихонько на ухо и одним лишь пальцем поправляет пряди волос на голове Джису, - Нет, надо ж было свернуть, блять, не туда, назовем это так. А потом еще пять лет назад так знатно облажаться...
Никак иначе знакомство Сонгю с собой Ухён назвать и не мог.