ХОЛДЕН ХЬЮСОН HOLDEN HEWSON • Возраст: 28 лет (28/02/92) • Роль в постели: пассив • В Нефасе: четыре месяца • Каста: полиция • Профессия: сержант • Уровень безумия: VI (ira) • Сверхспособность: генерация силовых полей  • Рост: 178 см • Расположение клейма: левый бок на уровне нижних ребер • Особые приметы: носит очки большую часть времени

hīragi shinya (owari no seraph)

БИОГРАФИЯ ДО ЛЕПРОЗОРИЯ

Он с детства твердо знал, чего хотел; в их семье полутонов не различали. Холдена учили оценивать не раздумывая: бить девочек и давить жуков - плохо, мыть за собой посуду и молиться перед сном - хорошо. Кнут с пряниками родители чередовали как десять к одному, и фишку Холден просек сразу - делать так, как говорят, даже если не хочется. А если хочется делать то, что нельзя, то нужно трижды подумать и не попасться. Его в этом деле с малолетства прикрывала старшая сестра; порою мальчику казалось, что они с нею вдвоем как Тим Рокет против целого мира, мерзкий кот в доме тоже имелся. Отец с укором смотрел на мокрые глаза дочери, пока Холден за его спиной перетаскивал украденные у взрослых конфеты из комнаты сестры к себе; она выгораживает его перед матерью, в красках описывая, как действительно жутко выглядела та самая собака, что сожрала домашку Холда по математике, мам, это был сраный оборотень какой-то. Ему всегда казалось, что настоящей жизни он научился именно у нее, а родители - просто злой большой брат, который бдит. У отца была своя компания и диабет, у матери - два подбородка и (соответственно) два знакомых друг с другом любовника. Со средней школы обоим детям методично капали на мозги по поводу будущего: все должно быть идеально, аттестат с отличием, свадьба не позже двадцати пяти, желательно первенец до размены четвертого десятка, работа исключительно с белой зарплатой и походы в церковь каждое воскресенье. Сестра сбежала из дома лет в восемнадцать; цепь у Холдена на шее в тот день затянулась сильнее.

Он завидовал ее смелости, поддерживал связь, как только мог, но, пока одноклассники рубились в гта и копили на сигареты, Холден либо бегал по стадиону, либо ботанил изо всех сил. К выпускному был полный комплект - спортивное тело, посаженное зрение, компульсии, обсессии и богатая коллекция (порно на рабочем столе и) готовых моделей поведения на любой случай. Он все еще помнил, что есть что: провожать девочек до дома и поступать в полицейскую академию - хорошо, дрочить на одноклассника и ругаться матом - плохо. Он впервые поцеловался с девушкой в шестнадцать лет: потом чистил зубы сорок минут без перерыва.

На первом же месте работы Холдену повезло с толковым начальником ("Хьюстон, у нас проблемы!" - "Хьюсон, сэр, мы знакомы три года."); тот, спустя несколько лет, дослужился до капитана, а сам Хьюсон - до сержанта. От большинства коллег его отличало должное уважение к бумажной волоките и незаурядный дипломатический дар; все конфликты он решал переговорами и табельное оружие по прямому (летальному) назначению ни разу не использовал. Из соседних отделов его порою звали на допросы по делам, к которым сам молодой человек отношения не имел, и, скрипя зубами, просили поговорить с подозреваемым, потому что любая произносимая Хьюсоном чушь имела свойство звучать в ушах правдой, если он очень старался. Слишком полезный скилл, чтобы сидеть в отделе нравов, и наркоотдел с переводом не церемонился. Курить - плохо, отсылать родителям деньги - хорошо, найти достойного партнера при тотальном запрете гомосексуальных отношений - практически невозможно. Работой под прикрытием Хьюсон начал заниматься с двадцати пяти лет.

Это жутко расслабляет - знание, что тебе все сойдет с рук. Границы между черным и белым стираются, серое месиво под ногами и над головой, а сквозь него проступает красное - то, чего хочется сильнее всего. Его звали Аллен, когда полицейский значок дрожал в руке, а лязг металла от щелкающих тут и там наручников звенел в ушах церковным колоколом. Ненависть всех этих людей была почти осязаема, но капитан кладет руку на плечо и говорит что-то вроде хорошая работа, Хьюсон. Потом еще какое-то имя, похожее на женское, и целый притон для малолетних: дюжина полумертвых подростков, их можно было даже не задерживать, а сгребать в одну умиральную яму, чтоб посреди дома не воняли. Кого-то из них без труда можно заставить себе отсосать - приятный бонус за хорошую службу, но Холден брезгует, вызывает скорую, а трогать их позволяет себе только носом ботинка.

Ник был особенным сразу; большое дело с большой наградой, доверенное тому, кто еще ни разу не подводил. За прошедшие годы мужчина подрастерял мышечной массы, полностью отказавшись от оперативной работы еще пару лет назад, и чувствовал себя какой-то голливудской звездой: ему платили за то, что он следовал сценарию. Уолкер - тоже часть работы, и поначалу неприятной, потому что смотреть на эти перебитые лица и дыры в локтях он уже заебался, ну сколько можно. Дело непривычно затягивается, Макса Холден вынужден к себе привязывать, но это легче, чем кажется, когда в глазах и в венах одна лишь любовь. Он убеждает себя, что отношениями с несчастным пацаном чистит свою собственную карму, когда тот перестает гаситься внутривенно или дочитывает первую подсунутую Ником книгу. Холдену кажется, будто он завел себе щенка с улицы, осталось только привести в порядок и выдрессировать. Ник протирает ему уже использованные инсулинки спиртом, потому что лишних нет (нарочитая имитация собственной бедности раздражала), и заставляет мыть руки перед едой; запрещает приносить в дом гитару, потому что я терпеть это не могу, и каждый гребанный раз сует ему в рот презервативы, читая лекции про безопасный секс. Холд Хьюсон - педант и брезгливый зануда, и равным ему в этом может быть только очередное альтер-эго. Многое потом всплывает на суде, но ряд вещей они оба так не решаются Максу тогда рассказать: о том, например, что мне было мерзко трогать тебя в первый раз, или да, звон твоего голоса до сих пор стоит у меня в ушах.

Обманывать людей - плохо, сажать преступников в тюрьму - хорошо; мораль у Холдена атрофируется, он контролирует свою жизнь исключительно этой простенькой теорией баланса, не считая себя тем, кем его считают все вокруг. Он обзаводится новой должностью и племянником, выслушивает рекомендации офтальмолога, предпринимает тщетную попытку бросить курить, а на вопросы об отсутствии хоть одной женщины в своем окружении отвечает тем, что у него есть дела поважнее. Хьюсон выглядит в чужих глазах трудоголиком и асексуалом, а еще стервой и льстецом, что, по мнению его самого, далеко от истины. К почти тридцати годам количество его сексуальных партнеров можно пересчитать по пальцам одной руки; особенных чувств он не испытывал ни к одному из них.

Никакой трагедии, полицейский просто переоценивает свои возможности, уверенный, что за готовый результат ему на все закроют глаза. Информации ради шантажирует доказательствами их секса очередного несчастного и слишком много знающего, недооценивая власть людей, стоящих у того за спиной; верхушка наркобизнеса все еще влиятельнее органов правопорядка в этом мире. В полиции куплен каждый второй, вся работа под прикрытием проваливается, Хьюсону мстят, вспоминая все прошлые грехи из любезно засекреченных начальством архивом и чтобы прочим неповадно было лезть, куда не надо, и прыгать выше головы. Замять дело не получается, оно получает неимоверную огласку и первые полосы местных газет, все управление на ушах, потревоженное осиное гнездо в покое никого оставлять не собирается. Холден пытается сторговаться на обычную тюрьму - не выходит.

Для особо одаренных он все еще Ник или кто-нибудь там еще; первостепенной задачей для себя Хьюсон ставит попытки не попадаться на глаза старым знакомым, боясь, что в Город Грехов сослали какого-нибудь бывшего любовника или обвиняемого, проходящего по делу, папку с которым сержант Хьюсон держал в руках, относя начальству. В "Нефасе" он придерживается легенды о том, что его попадание сюда - сфабрикованное дело. Впрочем, это мало кого интересует.

Вообще никого.

ХАРАКТЕР

Отряхивается и приводит себя в максимально возможный в данной ситуации порядок - вот что первое он делает, оказываясь под стенами Лепрозория. То ли маме спасибо, то ли сам молодец, но Холден жить и размножаться в грязи и беспорядке не может, это вшито так глубоко, что временами доходит до абсурда. Важнее подобных привычек раньше была только работа, и поэтому лишь на заданиях Хьюсон давал себе свободу, огромным усилием воли заставляя себя не загоняться по мелочам. У всей этой скрупулезности, привередливости и чистоплюйства есть и обратная сторона - Холден на редкость пунктуален, аккуратен и исполнителен. Жить с ним вместе - одно удовольствие: не надо переживать о том, выключен ли утюг, оплачены счета или политы цветы, потому что все будет сделано в лучшем виде. Он умело распоряжается своим временем, и его трудно застать врасплох, ибо старается продумывать все варианты развития событий наперед - все у него вечно хитросплетенное и в многоходовочках. Откровенно говоря, нуднейший мозгоеб, считающий своим долгом раздавать направо и налево советы, ездить по ушам нравоучениями и вставлять саркастичные комментарии по поводу и без. Чувство юмора у Холдена так себе, но пытаться ему ничего не мешает.

В естественной среде обитания с людьми мужчина всегда сходился с титаническим трудом, зачастую видя в них лишь недостатки и напрочь игнорируя достоинства. Холден уважает подобных себе, ответственных и сильных, любит слушать умных собеседников и сдерживается от желания выебнуться чем-либо, если обстановка к тому не располагает. Инфантилов, мямлей и прочих неприспособленных к жизни за человеческую особь не считает в принципе, но они об этом могут и не знать, потому что, пока Хьюсон, еще будучи подростком, думал, что его талант - это математика и баскетбол, его истинный дар цвел и крепчал, уходя корнями в самое детство.

Кадр последний, дубль первый: они, наконец-то, встречаются в зале суда, и секунда - тревожный тремор в руках дополняется паническим страхом, первородным ужасом в округленных от испуга голубых глазах, а на губах застывает немой (как же так, мой милый, блабла почему) вопрос. Но судья ударяет молотком, процесс начинается, Холден учтиво прекращает этот сиюминутный цирк, а через полчаса дает показания с самым беспристрастным лицом на свете. Убеждать всех в своей правоте на собственном же суде Хьюсон даже не пытался - там все было решено заранее, несмотря на то, что большинство его знакомых так и не смогли понять, как такой порядочный молодой человек (да еще и со значком) мог пасть так низко.

Свой заслуженный Оскар Холден еще на начале карьеры решил променять на квартальную премию и отстеганные по старой дружбе подарки, потому что деньги важнее, чем слава, и вообще в работе всегда главным было чувство долга. С годами, правда, мужчина обрел репутацию человека, у которого никаких чувств нет вовсе. Доверяло ему считанное количество коллег, а все остальные тихо обзывали мразью, завидуя прямой осанке и дружбе с начальством. У Хьюсона свои принципы и аргументы, оправдывающие их отсутствие, поэтому поступает он так, как сам считает нужным, если речь идет не о приказе, а считает он обычно (округляя в свою сторону и) вдалеке от общепринятой морали. Для его окружения этого хватало, чтобы обвинять в сволочизме и полхалимаже, несмотря на то, что чистых на руку копов не было, нет и не будет. Манящая карьерная лестница и растущее самомнение делали свое черное дело. Самого себя Холден мудаком не считает, принцип уравновешивания все еще в силе.

Умение контролировать эмоции и выражение на лице подводит редко, но алгоритм вывода Хьюсона из себя до дебильного прост: пройтись по гордости, обвинить в некомпетентности, раскопать какой-нибудь тщательно скрываемый комплекс и сорок раз на него ткнуть в особо грубой форме. Мужчине чуждо насилие и беспричинная агрессия, собственный гнев он привык подавлять. Мелкие склоки, приступы вредности, пожизненное стояние на своем - пожалуйста; откровенная ругань с переходом на личности - нет уж, увольте. Встреч своего лица и чужих кулаков всегда избегал тремя способами - заговаривая зубы, включая обаяние или тыкая в морду полицейским значком. В трусости не признается никогда, но давайте смотреть правде в глаза. Инстинкт самосохранения у Хьюсона развит максимально сильно, глупо с ним было идти в полицию, но с родителями тогда спорить не хотелось. Впрочем, приспособляемость - это тоже талант, а умение выжать профит - главный спонсор хорошей жизни.

В нем нет бурлящей ненависти или стремления заставить человечество страдать; есть цель, которая оправдывает все средства, и ряд предоставляемых жизнью возможностей, мимо которых Хьюсон не позволяет себе пройти, просто потому что самому себе он важнее, чем все остальные. Он убирал людей со своего пути - они называли это ударами в спину.

Слабо восприимчив к чужим эмоциям: слезами не разжалобишь, улыбками не заражается, на злобу отвечает холодно и сухо. При хороших юмористических талантах собеседника гадко хихикает в кулак, при плохих - закатывает глаза. Большую часть времени хранит самообладание, но не к месту разговорчив из-за любви критиковать все, что не может в ответ ударить, и объяснять всем, кому попало, что да почему. Настойчив в своих начинаниях и переубеждаем лишь вескими логическими аргументами. Начальник, по которому Холден скучает по сей день, как-то высказывал гипотезу насчет того, что, возможно, где-то глубоко в сердце Хьюсон донельзя чуткий и добрый человек, способный на истинные поступки, но проверять это сам отказался, ссылаясь на то, что, пока он будет покорять глубины души своего подчиненного, тот успеет занять его капитанское место.