HANSOL VERNON CHOI
1818/02/1997 AQUARIUS
NEW YORK CITY
BISEX
NOPE
Хансоль никогда не видел женщины красивее, чем его собственная мать. За ней с шестнадцати лет ухлестывали самые самонадеянные парни со всей округи, но в двадцать, едва поступив в университет - гребанный Колумбийский, тот самый, что из Лиги плюща - и так и не закончив учебу, она выскочила замуж за самый хреновый вариант из тех, что советовали ей подруги - корейцы консервативны и вообще очень странные. Наверное, это было что-то вроде любви, но Хансоль помнил, какое у отца было космическое чувство юмора и широкая светлая улыбка, а это всегда увеличивает шансы на победу. Они остались жить в Нью-Йорке, где отец с годами пристроился на неплохую работу, а потом и вовсе родился Хансоль - тогда то, что он был весь в мать, играло ему на руку. В начальной школе детям трудно было ломать язык об корейское имя, на котором настоял отец, поэтому в ход пошло среднее. Его младшую сестру по паспорту тоже никто не звал: красавица Софи, ей совсем не шло это неловкое, но столь любимой папой "Ханёль".
Черт его знает, что дернуло отца вернуться - он говорил, что работа, но мать видела стыд за ложь и тоску по дому в его глазах. Он не был в Корее с самого рождения сына, а, поехав однажды на семейный праздник, не смог вернуться обратно. Пусан - то еще днище, но они были счастливы все вместе. Девятилетнему Хансолю корейский давался с трудом, Ханёль спасало только то, что она и по-английски еще не успела научиться говорить. Мать сидела в словарях, смотрела дорамы, ждала с работы усталого мужа, который хоть и зарабатывал отменно, но вкалывал не по-детски. Веселье началось, когда он умер.
Хансоль ненавидел этот город, и сие прекрасное чувство всегда было взаимно. Дети - самые жестокие существа на планете, а в средней школе все новенькие вливаются в коллектив, только пройдя ряд издевательских испытаний. Для Хансоля этот ряд был утроен: ксенофобия это или еще черт знает что, подростки не знают таких умных слов, когда просто по природе своей не могут считать равным себе того, кто ни капли на них не похож. Хансоль их понимал на самом деле, у него в начальной школе еще там, в Нью-Йорке, учился милый китайский мальчик с глазами-щелками и странным цветом лица, который казался всем нездоровым. Но родители учили своих детей быть проще и все такое, что в Пусане отсутствовало на корню. Быть просто лишним было еще не так стремно, как чувствовать чужую злобу в открытую, когда после смерти отца финансовое положение резко пошатнулось и из милой частной школы Хансоля вновь пришлось перевести в государственную - его персональный круг ада на земле.
Обида на родителей буйно цвела под сердцем день ото дня. Защитная реакция выстроилась мгновенно: чем меньше люди о тебе знают, тем меньше у них шансов задеть за живое. Одноклассники считали его чужим - он считал себя особенным. Если бы не гордость, огребал бы в сто раз больше, чем все-таки доставалось. И каждый день ныл матери о том, почему они не могут вернуться домой, до тех пор, пока не осознал степень ее бесхарактерности и трусости. Потом всю оставшуюся жизнь благодарил небо за то, что от матери ему досталась внешность, а не натура; характером, она говорила, он все-таки вышел в отца. Вернон не мог сказать, насколько тот был настоящим мужчиной или сильным человеком, но в самый ответственный момент чувствовал в себе стержень, вдоль позвоночника и до самого горла, который не позволял сломаться. Хансоль очень много воспринимал как должное, не жаловался и не ревел, думая о том, что ему воздастся за это. Он засыпал с мечтами о том, как вернется туда, где все было хорошо, и больше никогда сюда не сунется. Здесь его даже Хансолем никто не называл.
Он старался учиться изо всех сил - это было отличным поводом свести взаимодействия с социумом к минимуму. Удавалось ему это хорошо: внимательность, умение сосредоточиться и доля упрямства делали свое черное дело. Учителя, подливая масла в огонь, частенько делали ему поблажки, которых ровесники не прощали. Вернон никогда ни с кем не ругался, молча выслушивал, а потом уходил. Или убегал, если их было много, и не потому, что страшно, а потому, что доказывать никому ничего не собирался. Больше всего на свете он боялся, что нечто подобное будет ждать его сестру. Он пытался воспитывать в себе смелость и твердость характера, но какая-то несвойственная детям мудрость вечно советовала ему быть умнее, чем все эти идиоты вокруг. Это не было смирением, Хансоль просто был терпеливым и немного верил в карму. Причинять боль другим, даже если это могло бы быть всего лишь сдачей, юноша никогда не умел - это не мягкосердечность или слабохарактерность. У Хансоля была и есть планка, ниже которой падать себе он запрещал.
Всю свою доброту и нежность он без остатка отдавал сестре, потребность заботиться о ней была для него сродни воздуху. Она практически росла без отца, и он пытался его заменить, без теории и сразу на практике неумело пользуясь кнутами и пряниками. Хансоль любил рассказывать сказки своей сестре на ночь, а любопытным людям - днем или вечером, когда те бестактно интересовались о том, кто он вообще такой. Каждый раз Хансоль рассказывал новую историю о несуществующем отце и о лучшей жизни, выдумывал себе в крови все, что угодно - все равно по лицу непонятно. Ему нравилось наблюдать удивление и неподдельный интерес в глазах случайных знакомых, поэтому он городил все больше и больше фантастики, не зная меру своему воображению. Правдой он поделился впервые только пацану, вместе с которым огреб за школой, потому что это теперь он был новеньким, а не Вернон. Вдвоем действительно было нестрашно. Хансоль еще пару лет не мог поверить в то, что кто-то считает его своим другом, хотя Сунён вообще с математикой не дружил и считал хреново. Вернон помогал ему всем, чем мог, потому что это невообразимо воодушевляющее чувство - знать, что кто-то тебе верит. Хансоль из-за этого поверил в себя. Научился смотреть на чужие ошибки сквозь пальцы, не обращать внимание на обертку, а пытаться разглядеть суть. Его взгляд никогда не бывает рассеянным, Хансоль всегда внимателен к мелочам.
Среднюю школу они кое-как, но все-таки закончили, хотя последнее время больше страдали ерундой, как все нормальные подростки. Софи однажды сказала, что братик теперь стал чаще улыбаться - в этом была вина блядского Сунёна, с которым нельзя было иначе. Он был для Вернона источником энергии и веры в человечество. Люди вокруг не изменились, но Хансоль перестал утешать себя тем, что они мудаки. Каждый развлекается по-своему, и они - тоже. Но Хансоль по-прежнему грезил домом, уже наплевав на глупую мать и лишь думая, как бы забрать при этом и Ханёль - вот только ему было всего шестнадцать, а весь капитал - карманные деньги. Все опять упиралось именно в них, несмотря на то, что жить стало капельку проще, хотя прикапываться к Вернону продолжали даже на улицах. Наверное, стоило выбирать менее криминальный район для прогулок, но об этом они вспоминали всегда слишком поздно. Хансоль к тому времени вообще старался без Сунёна никуда не ходить - без него было адски скучно.
Они тоже были вдвоем, когда стечение обстоятельств обрекло Сунёна на больницу, когда тот, заболтавшись с Верноном, решил пидорить на красный свет и банально попал под машину. Все окончилось легким сотрясением, но Хансоль так перепугался, что минут пятнадцать матерился на английском и даже скорую не мог нормально вызвать. Ошалевший водитель сделал это за него, но потом всунул Вернону в руки целый ворох скомканных купюр и удрал с места происшествия. Хансоль по-честному разделил выигрыш на двоих. Это вообще показалось им тогда пиздецки прибыльным делом. Спустя пару месяцев, они оба бросили старшую школу, найдя более реальный способ заработка в виде этой игрушки в "Титаник", где Хоши - умирающий Джек, а Хансоль - его верная и не местная Роза, даже несмотря на то, что на Ди Каприо вообще-то был похож последний. Сунён мастерски играл сотрясения и параличи. Дома даже эпилепсию практиковал, но с машинами такое не прокатывало. Вернон и его забористый английский мат вперемешку со слезами на подсознательном уровне заставляли несчастных корейцев в приступе панике валить с места трагедии, оставив парнишам неплохую моральную компенсацию. Хансоль с самого первого дня начал откладывать деньги на билет до Нью-Йорка. Мать издевательски спрашивала, что он там собрался делать. У Хансоля не было ответа, у него была только мечта поскорее отсюда свалить.