aaron taylor-johnson

Вместе с отцами Шу творил мироздание — был жизнью на земле, став воздухом для своего народа; сыну Атум-Ра другого бытия и не могло быть дано. Он был хранителем порядка, следившим за тем, чтобы люди жили в спокойствии и достатке, не зная бед от засухи и войн. Но Шу никогда не принадлежал самому себе целиком — он был лишь одной половиной той могущественной силы, что породили Ра и Атум. Тефнут была больше чем просто его всем, она была частью его самого. Он становился сильнее, когда сестра была рядом, не имея сил при этом оторвать от нее взгляда. Шу ставил ее жизнь выше жизней всех богов, народов и самого себя, потому что не верил, что смог бы прожить без нее и секунды — рожденные вместе не могут умирать порознь. Его терзали ссоры Тефнут, своенравной и гордой, с Ра, и пускай не произносил этого вслух, но был готов ради нее пойти и против отца, однако тот никогда не ставил Шу перед выбором, поддерживая его стремление сохранить мир и покой. Тефнут стала для брата женой — ее не ждал иной выбор. Он любил ее больше, чем брат мог любить сестру, а мужчина — женщину; эта любовь была правдой и истиной, силой и слабостью одновременно, смыслом и причиной жизни. Шу и Тефнут были неотделимы друг от друга с рождения и будут таковыми до самой смерти.
Его имя неизменно ассоциировалось со спокойствием и уверенностью — не было человека, который мог бы усомниться в Шу, его силе и его преданности Та-кемет. Шу принимал решения взвешенно, умел оставлять эмоции на заднем плане для того, чтобы руководствоваться здравым смыслом, но ему не были чужды простые мирские радости. Строгий и справедливый, нетерпящий лжи и лести; он никогда не стремился к всенародной любви, куда выше ставя уважение и доверие. Он дальновиден и наблюдателен, везде пытался находить подводные камни, поэтому его всегда было непросто обмануть; принципиален и настойчив, он следовал своему слову во что бы то ни стало. Шу осуждал тех, чья та или иная деятельность сводилась к тому, чтобы просто повеселиться, и никогда не искал конфликтов от скуки, но с удовольствием принимал брошенный вызов, не прячась от опасности, а предпочитая встречаться с ней лицом к лицу. Как любой человек, обладающий завидным терпением, Шу был страшен в своем гневе, несмотря на способность не обращать внимания на раздражителей, сосредотачиваясь на чем-то действительно важном, и доходить до точки кипения на редкость медленно. Он был благодарным сыном, уважавшим своих отцов и исполнявшим все их приказы без сомнений в их правильности; был воином, беспощадным к врагам и верным своим союзникам; был строгим и требовательным отцом для Геба и Нут. Он взвалил всю тяжесть неба на свои плечи, по приказу Ра разъединив навсегда вечно ссорящихся своих детей. Шу рука об руку с Тефнут царствовал, когда их отец ушел, и во многих жизнях после они находили друг друга, идя на поводу у чувствующих связь между ними сердец, и способ быть вместе, вопреки всему.
Скотту Блэквуду каких-то особых трудов быть рядом с сестрой не стоило: она была с ним столько, сколько он себя помнил. Приют не отложился в его детской памяти совсем, поэтому он никогда не ставил под сомнение свое родство с по сути чужими людьми, взвалившими на себя обязанности родителей, с которыми они, к слову, хорошо справлялись. У близнецов было детство, о коем они и не могли мечтать, но, как бы Скотт ни ценил отца с матерью, номером один для него неизменно оставалась сестра. Первоначальный страх родителей, что по мере взросления у близнецов могут быть какие-либо конфликты на почве разных характеров и интересов, был совершенно не оправдан: Скарлетт с братом понимали друг друга с полуслова, не ссорились даже по пустякам, взаимозависели не только эмоционально, но и будто физически. Скотта этому никто не учил, но инстинкт защищать сестру по умолчанию стоял у него выше инстинкта самосохранения, и в его мире не было ничего важнее ее счастья. Он вырос на редкость компанейским парнем с хорошим чувством юмора и солидным списком твердых жизненных принципов, следование которым делало его человеком, к чьему обществу другие стремились. Впрочем, о его едва ли не единственной уязвимости прекрасно все знали. Скотт сперва редко задумывался о том, как они с сестрой порою выглядят со стороны, а после с трудом понимал, почему ему лучше скрывать самое сильное, простое и естественное для себя чувство. Но если на окружающих в большинстве своем было плевать, то непонимание чрезмерной близости близнецов со стороны родителей ставило в тупик. Вот только прямая зависимость от сестры никогда не была для Скотта константой; это была стремящаяся к бесконечности переменная, однажды достигшая критической точки. Особо большого выбора для себя он не видел: бросить все, оставив прошлую жизнь позади, и быть рядом со Скарлетт — вот все, что ему хотелось (и оставалось) делать.
Он всегда отличался недюжинной силой, но ее источник видел в собственной любви к спорту и, может быть, неплохих генах, однако факт остается фактом — Скотт был сильнее всех своих сверстников, однако не только физически, но и морально. Совместно принятое с сестрой решение покинуть дом ни чуть его не изменило; он не боялся туманного будущего, будучи уверенным, что пока они со Скарлетт будут вместе, то способны идти хоть против целого мира. Спокойная размеренная жизнь парню претила, но мыслей о том, чтобы оказаться хоть насколько-нибудь далеко от сестры, он даже не допускал. Соперничающие в брате друг с другом желания вершить, действовать и не отходить от нее ни на шаг Скарлетт, безусловно, видела; она же, понимая, что будет лучше для самого Скотта, и разрешила эту дилемму, попросив (или приказав) брату хотя бы на время перестать о ней так печься и подумать о себе. Ну, а ее слово априори было для него законом.
Армия виделась Скотту хорошей перспективой и возможностью для самореализации, потому что обостренное чувство справедливости и стремление решать чужие судьбы не давали ему покоя, и у него было все для того, чтобы успехи не заставили долго себя ждать. Все вокруг него стремились покорить небо — свою главную любовь, но, когда все встало на свои места, себе его Шу подчинил в одночасье. Память подбрасывала какие-то оборванные куски пленки всякий раз, когда Скотт оказывался в небе, но вместо того, чтобы дезориентировать, это лишь добавляло власти над ситуацией. Над ярким полуденным солнцем, над стаей обгоняемых им облаков, над всем бескрайним пространством до самой земли.
В один прекрасный день он приземляется на родной военной базе под довольный смех развеселившегося некстати штурмана и уже не видит ничего смешного в застывшей посреди взлетной полосы кучке новобранцев, со смесью зависти и восторга называющих его богом.