Ford Dahlen, 35
И М Я: Форд Дален; Д А Т А  Р О Ж Д Е Н И Я: 30.09.1981; 35 лет; Р А С А: маг; Д Е Я Т Е Л Ь Н О С Т Ь: образование высшее неоконченное, официальной работы не имеет; по факту уже давно перенял часть семейных обязанностей от отца, взяв на себя торговлю оружием и прочие неблагодарные дела; С Е М Е Й Н О Е  П О Л О Ж Е Н И Е: не женат; гетеро.	aaron taylor-johnson
omnia mea mecum porto С П О С О Б Н О С Т И  И  У М Е Н И Я
С П О С О Б Н О С Т И: Ментальная магия в процессе освоения. Заниматься этим Форд начал с детства и под контролем семьи, поэтому на данный момент не все так запущено, как могло бы быть. Главной проблемой в достижении желаемого результата по-прежнему остается плохое умение концентрироваться и контролировать собственные эмоции, но при должном спокойствии Форд справляется со своими силами куда успешнее. Он практически не занимается целительством; куда ближе ему стихийная и физическая магия — учителей было полно, но отсутствие опыта и наличие желания делают результат подобных практик вообще непредсказуемым. Благодаря сестре, хорошо знаком с некромантией — сама она ему недоступна, но о том, как все это действует и влияет, прекрасно осведомлен. У М Е Н И Я: Знает все об огнестрельном оружии и прекрасно им владеет; навыки рукопашного боя на уровне выше среднего. Опытный, но не самый аккуратный водитель. Когда-то поочередно занимался кучей видов спорта и по сей день сохранил любовь к нему, оставаясь в хорошей физической форме. В детстве учил норвежский, сейчас благополучно все забыл. Не лишен чувства юмора и умения заговаривать зубы; при желании найдет общий язык даже с самым запущенным случаем.
memento mori И С Т О Р И Я
М Е С Т О  Р О Ж Д Е Н И Я: Лондон, Великобритания. М Е С Т О  П Р О Ж И В А Н И Я: Периодический размен центра Лондона на семейное поместье в Хайгейте. Он помнит свою семью совсем не такой, какой он стала сейчас: тогда все, казалось бы, было вполне нормально. Отец усердно вдалбливал в голову сына знания, правила, принципы, творил себе наследника, но не перегибал палку, любя детей по-своему, но искренне. Мать тоже старалась, делала все, что было в ее силах, и Форду не на что было жаловаться, пока все они были счастливы. Особенно Астрид — все, связанное с нею, было "особенно". Еще до того, как родители начали рассказывать про магию, они почувствовали ее на себе, не сразу поняв, что этот ее вид не доступен никому, кроме них. У близнецов своя связь — необъяснимая, сильная, неразрывная; это их собственная магия — чувствовать друг друга, понимать с полуслова, быть одним целым, взаимозависеть по всем параметрам. И силы у них просыпаются одновременно — каким бы разными ни были, дышат все равно в унисон. Со стороны они казались едва ли не противоположностями. Форд был ребенком невыносимым, гиперактивным, любопытным, до безрассудства смелым; инстинкт самосохранения в нем заменялся тягой к поиску приключений на свой зад. Все его детство — это содранные коленки, родительские недовольства и разноцветные всполохи (кроваво-алые и ярко-голубые). Обучение на дому было для него пыткой скукой, и в глубине души он всегда винил старшего брата за то, что тот не оправдал ожиданий отца, которые теперь лежали на его, Форда, плечах. Единственным, чему он учился по-настоящему охотно, было управление своими способностями, которые он воспринимал играючи; осознание их силы, уникальности и ценности пришло гораздо позднее. Собственная магия казалась чем-то естественным и понятным, особенно по сравнению с тем, с чем доводилось иметь дело сестре — ее силы всегда настораживали и восхищали его одновременно. Из смеси беспокойства за Астрид и праздного любопытства он тянулся к странной магии мертвых, но та запрещала хоть как-либо соваться в это. С недовольствами, но ему пришлось согласиться и дать сестре обещание никогда не лезть в ее голову: в конце концов, секретов между близнецами никогда не было. Несмотря на обилие родни в поместье, общения со сверстниками из числа простых смертных ему все равно не хватало, поэтому нудное домашнее обучение сменилось простой старшей школой, где Форду нравилось забывать о мире нечисти и обо всем к нему причастному. Астрид была иного мнения на этот счет, но все равно пошла вместе с братом; он до сих пор благодарен за то, что она не ставила его перед выбором, а лишь последовала за ним. Уже к тому времени Форд понимал, что заниматься делами отца — это, мягко говоря, не его. Едва тот заводил разговор о том, каким должен быть его сын, в Форде просыпалось желание делать все наоборот, фыркая в ответ на каждое "надо" и "обязан". Собственно, именно это столкновение интересов привело его к тому, чем он занимается по сей день: уважение к отцу и любовь к семье не позволили юношескому максимализму взять верх, поэтому пришлось искать компромисс. Для Александера все закончилось еще одним провалившимся экспериментом по программе "Воспитай себе наследника", для Форда — развязанными руками и условной свободой. Потому что о настоящей приходилось лишь мечтать, и это не имело совершенно никакого отношения к делам. Скрываться при полном доме родственников не было легко, но близнецы до поры до времени с успехом с этим справлялись; их привязанность друг к другу была делом для всех обыденным. Форд никогда не считал их отношения неправильными, противоестественными — наоборот, любовь к сестре была самым простым, сильным и важным чувством в его жизни. Он не терзался сомнениями, не задавал никаких вопросов и не таил ничего от Астрид, да и это было невозможно — у них с сестрой все всегда было взаимно. Встав на ноги поувереннее и поняв, что столь пристальное внимание семьи несколько их сковывает, близнецы переезжают из особняка Даленов в центр Лондона; конечно, вместе — к тому, что Астрид с Фордом друг от друга ни на шаг, все давно привыкли. Он, в отличие от сестры, к тому времени уже успевает бросить университет и с головой уйти в возню с игрушками — по-другому огнестрел Форд почти не называет. Быть может, его ребячество в этом плане и может помешать бизнесу, но в остальном он справляется на ура: Форд — мастер на все руки — сам себе проблемы создает, сам же их и решает. Он принимает решения молниеносно — правильные, неправильные, неважно; не сомневается в своей правоте, не медлит с действиями, не умеет ждать. Форд заводится с полпинка, с одного косого взгляда — не на себя, на сестру. Порывистый, упрямый, самоуверенный, ему никогда не хватает терпения, ему всегда нужна цель. Глупые шутки, саркастичные комментарии, бессмысленные споры — ему всегда есть, что сказать. Он не отмалчивается, не остается в стороне, ему нравится быть в эпицентре внимания, действа. Фордом трудно командовать, его натура вечно жаждет идти наперекор тому, что велят. С самого детства ему было тяжело усидеть на месте, заниматься чем-то нудным или попросту слушаться взрослых; с годами это не прошло, а лишь трансформировалось в характер, неугомонный, сложный, боевой. Он на редкость приятный человек, если не иметь с ним никаких проблем — компанейский, открытый, легкий на подъем. С Фордом нескучно, всегда неспокойно, у него идеи, планы, принципы, много мыслей и мало времени. Он не привык делить мир на черное и белое, обычно ему легко дается понимание мотивов чужих поступков, эмоциональной подоплеки чьих-либо безрассудных решений. Вопрос лишь в том, что он может с этим совершенно не считаться. Далену следовало бы воспитать в себе хладнокровие, но в итоге получился лишь какой-то цинизм — он считает, что выживает действительно сильнейший.  Но она знает его совершенно другим, действует на него, как транквилизатор на диких животных. Рядом с Астрид Форд успокаивается, прекращает молоть чепуху и думать только о себе; он спорит с ней не из-за злости, а лишь для азарта — чтобы вызвать потом ее улыбку, когда ему (а как иначе) придется сдаться. Он редко прислушивается к чужим советам, но каждое ее слово возводит в истину. Форду, проще говоря, плевать на всех, кроме сестры; ее счастье — главная ценность, ее любовь — высшая награда. Темперамент сделал его до жути ревнивым на ее счет, но Форд никогда не считал это чем-то чрезмерным, а важность Астрид для него невозможно переоценить. Он частенько напоминает ей про то, кто здесь старше, и сам удивляется тому, как нелепо это звучит.
littera scripta manet П Р О Б Н Ы Й  П О С Т  &  С В Я З Ь  С  В А М И
пост Он без труда предугадывает готовое вот-вот сорваться с языка капитана слово "должен", и раздражение вспыхивает заранее — работаем на опережение. Скотта бесят все эти "надо" и "обязан", стоят костью в горле — не выплюнуть, не проглотить, не задохнуться. В раздевалке их команды стоит спертый горячий воздух, не самый приятный запах и гул пары десятков мужских голосов: конец тренировки воспринимается как второе дыхание, и только что помиравшие на поле снова полны сил и энтузиазма, но на сей раз не имеющего ничего общего со спортом. Раздатчик приказов, решивший домахиваться до Скотта, числился ему одноклассником (скоро бывшим) и капитаном их дрим тим — толковый парень, почти что друг, но жуткая заноза в заднице при наличии в голове идеи фикс. — И ты должен ее пригласить! — заканчивает он свою тираду на редкость предсказуемо. Скотт закатывает глаза, демонстративно хлопает дверцей шкафчика и (максимально вежливо) говорит парню, что в состоянии разобраться сам. Слегка приправленное злостью вранье не вызывает ни у кого никаких сомнений: Блэквуд совсем не выглядит как человек, который абсолютно не знает, что ему делать. Он знает, что должен, но не уверен, что это будет честно по отношению к самому себе, потому что план, заключающийся в том, чтобы, как все остальные, пригласить какую-нибудь красивую девушку из школы на выпускной и проторчать там с ней до утра, кардинально отличается от идеального представления Скоттом этого вечера, где они с сестрой шлют к чертям весь этот праздник жизни и остаются вместе дома. Никакой фальши, никаких посторонних глаз, никаких чужих возложенных на него ожиданий. Он сам не замечает, как невольно хмурится, как недовольство сменяется на его лице никому непонятным напряжением. Ему кажется, что он слышит в чьей-то усмешке за своей спиной ее имя — неужели кто-то из этих придурков собрался приглашать Скарлетт? Все снова упирается в глухую стену, построенную из маниакальной заботы, бестолковой ревности и едва сдерживаемого желания (всегда и везде, здесь и сейчас) быть рядом, и если раньше на эту стену Скотт мог опереться, то теперь оставалось только биться об нее головой. Его коробит от мысли, что рано или поздно (скорее рано, совсем скоро) это течение, дикое, неразумное, утянет его к обрыву, где с распростертыми объятиями будет ждать его она. Разбиваться об дно им тоже вместе. Нужно плыть против, пока есть силы, делать хоть что-то, пока не поздно. Например, переборов нежелание идти у всех на поводу, пригласить ту девчонку на вечер — быть может, ей удастся забить его голову своей болтовней, чтобы там хоть на пару минут перестал звучать голос сестры. Глубина декольте и яркость губ ей точно в этом не помощники — Скотт знает, что его внимание будет сконцентрировано не на этом. А вот бессмысленные монологи — это да; у него, может быть, разболится голова, и это единственный способ перестать думать о том, где Скарлетт, с кем и что делает. Почему не рядом, почему не с ним. Конечно, она согласна. Не бросается ему на шею, но ее губы расплываются в довольной улыбке, а глаза (карие, нечестные) начинают блестеть. Даже если Скотт ей не нравится, он чертовски выгодная партия и, по ее словам, шикарный аксессуар к ее еще некупленному платью. Она говорит, что отшила пятерых, пока дожидалась, что до тебя дойдет, кто тебе нужен. Парни из команды считают ее безумно красивой, показывая свою симпатию пошлыми шутками в ее адрес. Скотт пытается разглядеть эту красоту перед ним, но золотые кудри, розовые губы, мягкий загар и звонкий насмешливый смех — это не то, что он находит красивым. Ему неуютно; оставаясь с ней, слушая ее, ему приходится бороться с самим собой. С желанием скорее вернуться домой, где тонкие бледные руки обнимут его за шею, и Скарлетт спросит, где ты шлялся, пытаясь поймать его взгляд. Смотря ей в глаза (зеленые, ведьминские), лгать невозможно. Быть может, он успеет на пару секунд прижать ее к себе крепче, прежде чем расскажет всю правду, выложив все до единой карты на стол. Все было бы куда драматичнее, встреться бы они взглядами прямо на торжестве — поворотный момент любой мелодрамы. Но у Блэквудов дома привычный быт, Скотт видит то, как сестра собирается, и сам едва не опаздывает с появлением на пороге у своей спутницы на обещающий стать бесконечно нервным вечер. Она сияет — он не понимает этому причин, но говорит, что просто устал, и подставляет свой локоть. У большинства его друзей хотя бы была цель в тайне от персонала нажраться под утро, а Блэквуд даже не пил. От ее поцелуев в щеку перед объективом камеры Скотту сперва неловко, но волей-неволей приходится втянуться в правила игры, где все вокруг должны убедиться, что она самая лучшая и безумно ему нравится. Он ищет взглядом сестру в разноцветной толпе, но она, головная боль в образе королевы вечеринки, разворачивает его лицо к себе насильно, вцепившись ногтями в подбородок. Скотт убирает ее руку, невольно хватаясь за пальцы — влажные, нервничает? Капитан говорил, что он должен был пойти именно с ней, потому что Скотт ей нравился. И типа об этом знали все, кроме него самого. Ее глаза перестают блестеть, теперь они мечут молнии. Скотт ловит себя на мысли, что ей удалось невероятное — он на мгновение отвлекся от поисков Скарлетт, отдающихся пока что тихим волнением в груди. Она тоже кого-то целовала? Если да, то он отчасти рад, что этого не видел.

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.