неловкая тишина остается где-то позади, когда даниэль с грохотом роняет огромную спортивную сумку, битком набитую шмотьем, на пол чужого чистого коридора и воодушевленно кидается к показавшей нос из соседней комнаты кошке. животное не успевает даже дать деру – тут же оказывается в тисках, потому что дани трудно сдерживать свою любовь. он тискает котейку со счастливой улыбкой на уставшем лице, финально убеждаясь, что здесь стопроцентно лучше, чем в любом отеле, потому что в тамошних номерах никак не может быть котов. и не зря с тренером разругался в таком случае: подростки с горяча хлопают дверьми родительских домов, сбегая прочь, а темпераментные спортсмены иногда хлопают дверьми номеров в отеле, желая высказать свое громкое «фе» претензиям и нравоучениям тренера, который старается как лучше, но получается как всегда. даниэль, конечно, минут через пятнадцать догадался, что сглупил, но вернуться гордость не позволила; пришлось звонить по знакомым, искать, куда приткнуться на полторы недели соревнований и всего того, что им предшествует. глупо, неловко, но бывало и хуже; дани хочется немного свободы, тайбэй разжигает это желание до масштаба катастроф.

город дышит на другом языке, улочки обычных спальных районов пахнут совсем не так, как уготованный гостям центр. в его светлых ночах на небе ни единой звезды, но все вокруг горит огнями – пожаром, неоном, электричеством. где здесь покой.
даниэлю говорят в трубке, мол, «просто добрый парень, ему нетрудно», и это чертовски странно, что за щедрость, граничащая с глупостью, позволяет ему впускать в дом незнакомых людей. дани дергает банальным любопытством, ему просто хочется посмотреть этому парню в лицо, и линь встречает его под подъездной дверью, в полумраке ночи и тусклом свете одинокого фонаря над крыльцом выглядит черно-белой тенью. даниэль тянет губы в улыбке, представляет, говорит спасибо – линь рассказывает, что немного знает корейский, и его лицо сдержано в ответ. ниэль не нуждается в собеседнике, слушателе или ком-либо еще, но ему хочется комфорта, отношений на эти полторы недели хотя бы пахнущих дружескими. сначала кажется, что это будет трудно, но –.

гуаньлиня обременять своим присутствием видится наглостью, несмотря на то, что старшему проводить времени в этом доме хочется сверх меры. он тратит часы в тренировках, в своей ставшей как семья сборной, где угодно. разговоры с линем по вечерам не клеятся: тот всячески помогает, зачем-то отдает гостю свою кровать, переселяясь на диван в гостиную, такой любезный, слушает по вечерам рассказы даниэля о соревнованиях, поездках и самом себе, старательно вслушиваясь в каждое непонятно слово. иногда переспрашивает на английском – дани отвечает на самом элементарном корейском, чтобы лучше понять.

в мутной воде плавать нельзя. пытаясь поставить себя на место линя, даниэль видит всполошенный кем-то ил в пресном холоде. в лайлине не то чтобы ложь; он будто сам не видит, где правда, а где кто-то что-то испортил, сломал в его жизни. дани разбирается с этим за отведенные ему полторы недели, потому что решает забить на приличия и идет на поводу у своей тяги к этому мальчишке. лезет в душу. просто остается самим собой, позволяя линю себя узнать, собирая крупицы полученной в ответ истины бережно, чтобы сложить в один день картину целиком.

все с них и начинается – акварельных незаконченных картин, спешных эскизах, которые линь не успевает спрятать достаточно хорошо. даниэль невольно начинает давить, нежно, беззаботно, в перерывах между рассказами про своих кошек и ответными историями гуаньлиня про тайбэй – но давит.

у ниэля «азиатские игры», самое крупное соревнование в жизни после олимпиады и чм, дохрена ответственное мероприятие, вместо нервов расплавленная алюминиевая проволока. квалификации, медиа-день – все позади, теперь только подъем в пять утра, даже вещи никакие брать не надо, все в арене давно. он говорил линю с первого дня: «хочешь – приходи, посмотришь». тот отвечал уклончиво, но полторы недели назад это было жестом вежливости. сейчас – осознанное стремление показать, как надо. что бывает, когда ты верен самому себе. лайлиню, по мнению ниэля, этого не хватает. тайванец не маленький давно, взрослый парень ростом с самого пловца, но тот забывается, ловит себя на мысли, что видит линя еще одним ребенком, которого нужно научить плавать.

тайбэй – город про свободу; дани успел про гуаньлиня (сложного) понять, что рамки есть и цепи, не дающие вздохнуть полной грудью, но не успел – кто тебя на них посадил.

даниэль сонный плетется на кухню не умывшись, кошка трется о ноги, мяукая в сторону пустой миски. парень чешет растрепанный затылок, хлопает дверцей холодильника, намереваясь ливнуть котейке заслуженного молока, но для начала дурные манеры и детские привычки – пить из бутылки. у даниэля неразбуженный мозг и кошка, которой он наступает на хвост; рука дрожит, и он всю бутылку выливает на себя – белую лужу на полу, размером с саму кухню, начинает вылизывать голодная кошка, мокрые спортивные штаны противно липнут к коже, а голой груди от ледяного молока неприятно холодно.

но даниэль присаживается на корточки, флегматично наглаживая завтракающую кису; он мыслями где-то там, в прозрачной хлорированной воде, в блеске принадлежащего только ему золота, в напряжении нервном настолько, что разогретые мышцы будет сводить судорогой. и линя в дверях он поэтому замечает не сразу. проводит устало рукой по лицу, «прости, я нечаянно».
«сейчас уберу».
вообще, мне выходить из дома через двадцать минут . . . гуаньлинь смотрит странно, то ли сдерживая улыбку, то ли глядя как на дебила, но машет рукой, ступает в молочную лужу босыми пятками, и они гладят кошку в две руки, пока за окном солнце принимается лениво будить тайбэй.

он знает, что линь на трибунах, и мама, наверное, по телеку смотрит, и тренер не скрывает волнения, и все те, с кем они приехали вместе; даниэль знает, что он сейчас в своей лучшей форме, и двести метров в/с в финальном заплыве оборачиваются бронзой. не то чтобы он был сильно расстроен, но можно было лучше, сотые доли секунд играются с тобой так, словно что-то значат. время, за которое боль от несдержанного удара ладонью по бортику бассейна, даже не успевает дойти до мозга.

«кажется, расстроился, – смешок из комментаторской будки, – но впереди дистанция в четыреста, и я определенно бы ставил на этого парня». у даниэля глаза ноют от слишком яркого света, прожекторов над ареной, буйства ярких красок. ему нужна тишина, а не музыка в наушниках – якобы попытки в концентрацию. сотые доли секунд, которые значат слишком многое. время, за которое ты даже не успеваешь по-настоящему осознать, что принял решение.

---

– сукин ты сын, вернись в отель, хотя бы чтобы отметить среди своих , – тренер сдавливает мокрые ребра в объятиях, даниэль хрипло смеется в ответ, – бесишь ты, выводишь из себя, но не подводишь.
всего лишь самая значимая победа в его жизни. что там дальше, чемпионат мира? восторг остается где-то в всплесках воды; даниэль не нуждается в почестях, ему нужно немного покоя.

– дома отметим, – говорит дани своим друзьям уже после церемоний, и дом – это как минимум сеул, – я тишины хочу, у меня голова от этого всего болит.
не лжет ни капли, от счастья действительно череп раскалывается. от шума, голосов – тоже. ловит себя на стыдной мысли, что хочется вернуться на залитую молоком кухню, потому что тайбэй, линь и настырные кошки – все это теперь части пазла, который сложился в лучший момент ниэлевой жизни. они заслуживают долгого прощания, все вместе.