с утра я плыл по течению сo всеми
я пустил тебя в сердце, но
л о м а е т, как будто по вене

---

он вернется и все испортит.

тишину разорвет в клочья, откроет окно, потому что душно, а он с улицы, горячий. хрупкое доёново спокойствие разобьет вдребезги, заставит снова кровь в жилах превращать в яд. он будет таким красивым, и глаза его будут так бессовестно ярко гореть, что доёну будет почти завидно, потому что в зеркале каждое утро на него взирает столетняя тьма.

все изначально было неправильно; отношения с лукасом – дефект, полученный на стадии производства, где много невысказанного и фальшивого, потому что так будет лучше. потому что доёну трудно находить общий язык с людьми, а бороться с собственными чувствами сложнее в сотню раз. лукас – вспышка на солнце, что слепит глаза, и близко, казалось бы, не подойти. доён и не пытался даже, он себя знает; дайте времени медленно сыпать песок и все само пройдет. как простуда сезонная, и тогда было лето, тогда была улыбка вон юкхея, прострелившая грудную клетку насквозь. обаятельного, несущего какую-то чушь, чтобы сломать доёна в ответной неловкой улыбке.

там после были две недели хождений вокруг счастья, а затем откат к нулю и запуск медленного процесса отмирания живых тканей. полугнилой труп их несостоявшейся любви. лукас периодически тыкает в него палкой, а доён присыпает землей, ему все это не нужно, но комфорт дорогого стоит. чувство нужности как вкус крови на пасти щенка – один раз попробуешь и не захочешь расставаться. вспомнишь, что ты животное, а не игрушка для битья; что где-то внутри спят голодные звери, и теперь они не унимаются без того, к чему лукас неумело приручил.

верить словам про любовь – дурной тон. у юкхея не громкие глупые фразы, а сотни поступков, складывающих в пазл, где черным по белому первопричина всему указана. лукас облажался на полжизни вперед, потому что, несмотря ни на что, его любовь полумертва и невзаимна.
несмотря на то, что доён безошибочно сыпет чай в сахар почти вслепую, и, передавая кружку, их пальцы соприкасаются, а через секунду лукас громко сипает до жути сладкой жижей, не задумываясь о том, насколько фатально они выучили друг друга.
несмотря на то, что молчание доёна зачастую выглядит как смирение, даже если лукас пьяный насмерть и в дверях квартиры едва не падает, пытаясь снять с себя кроссовки, а нечитаемый взгляд стоящего в коридоре доёна под определенным углом можно трактовать как внимание, а не перманентную злость.
несмотря на то, что хвататься пальцами за широкие мокрые от пота плечи доёну не надоест никогда, и губами прямо в ухо, забыв обо всей своей напускной гордости, просить еще до тех пор, пока в глотке не останется ничего, кроме задушенных стонов, потерявшихся в рваном дыхании.
несмотря на то, что порою они выглядят как нежность с короткими поцелуями в висок на прощание, потому что впереди еще один день, в котором лукаса доён не любит.

все почему и зачем захлебываются в отчаянии, потому что они изначально абсурд и случайность, не смотрятся вместе, им так говорят. небо и земля, но их объединяет стремление нарушать правила элементарной логики.
не быть с тем, к кому ты не испытываешь чувств, например. у доёна теперь только привязанность и привычка; выбирая между ничем и юкхеем любой нормальный человек выберет второе. но где доён и где норма, если каждый день холодная война с самим собой, а виноватый все равно всегда лукас, потому что он причина и повод, и срываться будут только на нем.
и никакого обмана, он тупой иногда, но тут все до боли четко осознает, видит, читает между «блять, заткнись» и «мне все равно» сочащееся кроваво-красным безразличие, потому что так было всегда.

потому что большая теплая ладонь кладется на талию, кожа под рубашкой вспыхивает моментально, и посреди улицы доён выкручивается, отодвигается, льет холодом из пасти: «не трогай меня».
потому что слышит чужой парфюм, едкий, громкий, на изношенное футболке, которую только что сам с лукаса снял, и этот факт не будит в его груди ничего, кроме легкого раздражения, лезущего колкостями с языка.
потому что целовать лучше всего получается в попытках не начать драку, чтобы отвлечь, выбить из колеи, напомнить к чему все это было, затолкать это привычное «блять, успокойся».

двери будут хлопать и бокалы из рук лететь, претензии сыпаться и ссоры вспыхивать, потому что все это было больным и неправильным изначально.
что-то типа свободных отношений, лукас живет своей жизнью, полной людей, ведущихся на его обаяние и лицо так же, как повелся доён однажды. он с кем попало спит, но все еще помнит, где его дом, и пускай там почти уже не ждут. доёну вся эта хуйня теперь лишь только нервы трепет, потому что он, в отличие от лукаса, ни с кем и никогда, и о его влюбленностях никто не узнает.
он лишь становится чуть добрее, когда случайная встреча с тем парнем выбивает почву из-под ног, и короткий взгляд заставляет сердце биться как сумасшедшее. у доёна новый сезон, за окном солнечное зимнее утро, а в его груди сомнительное чувство к дураку, поправлявшему очки на себе своей щекой. это было так по-дебильному мило, что доён ненароком улыбнулся, и обожемой нет, парень, замечая это, лыбится в ответ, и эти ямочки на щеках, эта теплота в любопытном взгляде.

доён слегка раненный, поэтому нет сил язвить, купать лукаса в сарказме, тыкать носом в неудачи и напоминать, что ты рядом со мной лишь потому, что я не хочу быть один.
их квартира – место, где жестокость граничит с рациональностью.
это приятно – быть любимым.
нужным, желанным.
всегда можно уйти, если доён сможет перебороть себя, познакомиться с тем парнем; в его мыслях они уже трижды женаты и разводят котов, обнимаются до боли в ребрах и не скандалят никогда. (это тоже пройдет, но пока что мечтай.)

время позднее, когда метро уже закрыто; лукас просто куда-то снова ушел, с друзьями тусоваться, в бары какие-нибудь, имеет право; у доёна почти вдохновение на то, чтобы быть не такой сукой как раньше, у него трепетное влюбленное волнение вот уже третий день, словно бешеной собаке вкололи положенные ей транквилы. не то чтобы он хотел от лукаса что-то запредельно важное, нет, звонить своим парням посреди ночи – это нормально.
единственное, что есть из их отношений логичного и понятного.
доён не делает ровным счетом ничего, просто мешает ложкой кофе на кухне, понимая, что свалить от лукаса он всегда успеет, а сегодня выдрать ему горло хочется на миллиметр меньше обычного. не задумываясь выпалить в трубку: «слушай, когда ты верне – »

лукас тяжело дышит, пыхтит прямо в динамик; доёна прошибает дрожью вдоль позвоночника. пять секунд паузы в оборванной фразе и тишине, прожигаемой тем, что юкхею не хватает воздуха.
и смех вдалеке. музыка.
и какая-то блядь стонет на фоне. (совсем близко.)

доёна словно в ванную со льдом окунает с головой, кровь стынет и каждый нервный узел завязывается намертво. его гнев самый праведный, он достает все то, что гнило на дне, и запах падали – их изуродованных друг к другу чувств – заполняет собой пространство.

«нахуй ты взял трубку?»

(нахуй ты не бросил ее сразу же после того, как понял, что он прямо сейчас кого-то ебет?)