| ким |
22 года — батл рэпер — пансексуал — все хуево и еще хуевее сколько бы они не орали за отсутствие фальши и душу нараспашку, бобби на батлах есть отчасти склеенный из самых глубоких шрамов на собственном теле образ. оппоненты хватаются за то, что на виду, подчеркивают гипертрофировано сорок раз, клеят ярлык на ебало и его же облизывают целый раунд. дживону не жалко. его главное оружие — безостановочно пульсирующая энергия самой холодной звезды, что в каждом слове, жесте, решении беснуется хаотично, грозится разрушить все на своем пути. бобби всегда живой, делает импульсами, думает чем угодно, кроме головы. в круге из голодной до крови толпы он дерзкий самонадеянный звереныш, читающий сопернику прямо в ебало так громко, что на монтаже видео приходится корректировать звук. он нравится всем, кто в теме, потому что этим живет. они подкупают — жадные до каждой секунды, придирчивые к каждой строчке. ничего, кроме батлов и музыки, у бобби нет и почти никогда не было. он уверен: все было бы еще хуже, если бы не такой способ сливать агрессию, давать волю больной голове. дживон выглядит агрессивно, но ему нравится быть на грани с эпатажем, на секунде до получения в лицо. красит полголовы в белый, потом бровь пробивает, и на среднем пальцем, которым он тычет в камеру, черным накрашенный ноготь. бобби, снимая с себя майку, лезет на барную стойку, собирает мокрые волосы в хвост и требует себе микрофон. но он может нахуй пойти в принципе. дживон его ненавидит всей душой, почти не помнит тех детских времен, когда любил и уважал. у него перед глазами чудовище, которое осталось безнаказанным за сотворимое зло. с матерью бобби все еще поддерживает отношения, звонит изредка, навещает по праздникам, если отражение в зеркале не совсем пиздецовое. она переживает: думает, что у сына вся жизнь пошла по пизде, что он влез туда, откуда во взрослых людей не вырастают. дживон для нее навсегда самый любимый и лучший, но в разговорах с подругами пятничными вечерами она предпочитает рассказывать им об успехах джису, неловко смущаясь на вопросах о сыне. «дживон? ох. все еще в своей музыке, да». за кулисами батлов с бобби приятно иметь общий язык, если не иметь аллергии на выебоны. он полон идей и готов на них работать, разряжает атмосферу в помещении так же легко, как и портит ее одним словом, превращая дружеский тет-а-тет в место для бойни. к нему тянутся, у него солнце в груди, но помнят: это русская рулетка, и в шестой раз не повезет. их всегда было двое. родились вместе, и дживон не прочь вместе с нею умереть. ради нее, из-за нее, для нее. вся его жизнь с первого дня циклично вертится вокруг сестры — замкнутый круг, из которого не выбраться, даже если до скрипа зубов хочется сорваться с цепи, убежать от себя. у бобби перевернутые с ног на голову представления о семье, потому что та, кто родная сестра, ему теперь главная любовь и пуля навылет, а отец — карикатурный злодей из диснеевских сказок. семьей настоящей он называет только того, кто то мразь, то детка попеременно. чунэ смотрит на дживона как на гавно перманентно, он старательно делает вид, что ему плевать на все, но не бобби ему обманывать. в восемнадцать у дживона не было ничего, кроме чунэ и прилагающегося к нему надменного еблища, с которым тот встречает бобби на кухне, пока допивает выдохшееся кислое пиво, и требует хоть каких-нибудь хороших новостей. ничего, кроме желания перестать искать себе успокоения; кроме одного лежака посреди погрязшей в сраче комнаты, на котором им спать вдвоем еще долго, то собачась до утра, то к своей груди пиздящего какую-то херню чунэ прижимая, чтобы да похеру, дживон все равно его любит. он боялся, но ждал, что тот уйдет рано или поздно, потому что до первой реальной победы было девяносто девять кругов ада, но для чунэ они родной дом. идти больше некуда. хочешь спрятать — положи на видное место. хочешь держать в тайне — рассказывай только пиздаболу, одному единственному, своему. они не говорили напрямую об этом, но чунэ не тупой, как бы порой ни пытался доказать обратное. дживон не говорит с ним о сложностях отношений с сестрой, с виду они просто очень близкие родственники, которые держатся друг за друга, и это повод для гордости. истина в незаметных портящих общий вид деталях, в отклеившихся обоях поверх покрытых копотью стен, в синяках на торчащих под брендовой шмоткой кусках голой кожи. дживон может сорваться к джису в любой момент, навязчивые мысли о ней, тревоги, желания — они бесконечные спонсоры вопросов что с тобой и ты куда. в пятнадцать дживон думает, что сходит с ума. решает, что все пофиксится само собой, если он начнет активно трахаться со сверстницами и, быть может, съедет из дома. у бобби до сих пор все те же проблемы: он, смотря на девушек, видит только сравнительные характеристики, по которым каждая проигрывает сестре безоговорочно. самый часто задаваемый вопрос дживону звучит как «почему бобби?». обычно его губы непроизвольно растягиваются в улыбке, и усмешка вырывается, когда он в сотый раз повторят, что это слишком личное, секрет и не скажу. он с вымышленной клятвой самому себе намерен прожить всю жизнь, потому что все эти ухмылки, таинства — блеф. бобби не значит ровным счетом ничего. он наполняет свое имя смыслом каждый день то битом, то рифмой, то каплей крови. чем дальше в лес, тем громче вой волков. дживону теперь мало батлов, ему хочется большего, и треки из студии вылетают горяченькими, сочными. бобби не считает, что у него есть хоть какие-либо деньги — какая разница, если все чунэ спускает на себя, так чтобы каждая его шмотка пропахла травой. они друг с другом без извини/пожалуйста/спасибо, даже если этот хриплый насмешливый голос однажды надламывается в стоне, и дживону тошно от мысли, что ничего пиздатее он не слышал. что эта сучара под ним теперь действительно его и что он хочет услышать этот звук с надломом из блядской глотки снова. боже, все так теперь плохо. — связь: все у вас есть |