в пятнадцать у чангюна вместо большой любви — большая ненависть. он растет вместе с нею, она корнями в нутро насквозь, душа и сковывая, не давая вздохнуть полной грудью. чангюн подростком — нескладный, неловкий и необоснованно пропитан слепой наивной злобой, будто жизнь его чем-то обидела.

ведь было когда-то наоборот: она ему все дала безвозмездно. у семьи огромный дом и репутация без изъяна, но даже это не так важно. в этих стенах царит почти что любовь: мать с отцом ругаются по мелочам так, будто влюблены друг в друга всего две недели, а младшая сестра выгораживает чангюна так, будто не он отказался вчера делать за нее ненавистную домашку. у них дома ни капли покоя, но море уюта, который совсем не вяжется с мраморными столешницами и позолотой на литых перилах.

чангюна, несмотря ни на что, в семье безмерно любят: спокоен и не хвастлив на фоне своих одноклассников из пафосной школы. ему плевать на обертку — плоды отцовского воспитания. человека, который ставил содержание выше формы и добивался всего сам. он по-дурацки всю жизнь считал, что его главная победа не в нулях на счету и не в сотнях завистливых мнений, а в любви одной непостоянной женщины, согласившейся стать его женой. родители у чангюна — история из второсортного дамского романа, в конце обернувшегося клишированным хэппи эндом в лице двух детей. даже здесь все шаблонно: старший сын с претензией на ум, младшая дочка с улыбкой не тускнее солнца.

чангюн от материнских поцелуев в щеку уворачивается, смеется над первыми неудачными попытками сестры накрасить губы так, чтобы не походить на джокера. он проводит излишне много времени за компом, делит реальность на черное и белое, но в страхе принимать решения заливает все серым. чангюн весь в отца, вечно просится к его собакам, потому что одной дома мало, и смахивает пыль с коллекции винила, делая вид, что разбирается в синтипопе из восьмидесятых. от ветряной матери у него и следа: он таскает кроссовки до тех пор, пора они не начнут рваться, и перечитывает трижды один и тот же роман из подсунутых отцом еще в детстве. у него полно приятелей в школе, к нему, остроумному и простому, многие тянутся, но лучшего друга, одного единственного, чтобы вылить всю кашу из беспокойных мыслей в голове в внимательные уши, нет, когда все переворачивается наизнанку, страницы в книге становятся черными и слово «смерть» выводится белыми чернилами.

из него моментально выходит вся наивность и максимализм, когда сестра с матерью не могут перестать рыдать, наверное, уже пятый час, телефон разрывается от звонков, а вопросов в сто раз больше, чем ответов. чангюну больно смертельно, когда отец умирает, и все это слишком внезапно, никто не готов и никто не знает, что дальше делать; но он не роняет ни единой слезы, храбрится и невольно берет часть забот на себя, давая матери скорбеть в свое удовольствие. чангюну пятнадцать, когда осознание, что нет ничего страшнее пустоты и нехватки, простреливает грудную клетку и оставляет жить с этой дырой. ему в школе почти не о чем говорить с одноклассниками, все их мелкие проблемы кажутся ему таким пустяком. он родственную душу находит разве что в любимом отцовском псе, который вместе привычной беготни по большому дому две недели сидит под кроватью в спальне и тоскливо скулит. чангюн на мертвого отца почти зол. ему хотелось побыть ребенком чуть подольше.

мать хреново управляется с бизнесом, но еще хуже ей дается контроль собственных чувств. у чангюна в голове не укладывается, какого черта она творит, когда кихён в доме уже не чувствует себя гостем давно. этот пазл сходится медленно, но чангюн успевает возненавидеть каждую его деталь, как и самого кихёна. все почему-то решают, что они обязаны подружиться, но тому не хватает даже элементарной вежливости, чтобы не вести себя как уебок с парнем, который с его собственной матерью спит. кто-нибудь бы, наверное, ее похвалил за стремление не зацикливаться на прошлом и жить дальше, но чангюну кажется, что он видит кихёна насквозь, он ведь с ней только ради денег, да? это предательство, а сестра остается единственным человеком в доме, с которым чангюн умудряется нормально разговаривать. он все еще сдержан и слишком вдумчив для своих лет, но голос все ниже и холоднее. он не лезет в открытые конфликты, но каждый день смиряет кихёна таким взглядом, что тому не должно ни на секунду забываться о том, как сильно ему здесь не рады. чангюн по инерции не чувствует себя в этом доме главным, но хочет избавиться от чужаков. счастливый вид матери с ее малолетним бойфрендом раздражает безмерно. чангюну кажется, что он всю горечь, пропитавшую стены в этом доме, забрал себе.

ему совсем не хочется заниматься отцовскими делами, чангюну не нужно вообще ничего. аттестат к концу школы не более чем иллюстрация к «и так сойдет», учиться ему лень, тусоваться в друзьями-долбоебами неинтересно. он с виду невозмутимый такой, но в стенах родного дома то и дело теряет контроль. тому причина лишь одна, и чангюн с годами начинает ненавидеть кихёна еще и за то, что тот делает с ним — выбивает из колеи, вынуждает чувствовать что-то сверх меры. и холодной войне не видно конца.

вместе с совершеннолетием чангюну прилетает еще одна ответственность: на него теперь можно спихивать юридические вопросы, но, несмотря на все доли в семейном бизнесе, его заботит разве что переписанное на свое имя отцовское хобби — питомник с собаками, где они с сестрой проводят кучу времени. мать заставляет закинуть документы на рандомную специальность, и спустя четыре года чангюн в душе не ебет, что с этим экономическим дипломом делать. отсутствие потребности в деньгах чертовски развязывает руки; от восторга, с которым на него смотрели в пятнадцать, не осталось давно и следа. сестра закономерно отбирает звание лучшего отпрыска, а на чангюне и его деланном спокойствии ставят крест. он знает, что вытрепало ему все нервы, но все еще не может избавить свой дом от кихёна.

мать в один прекрасный день решает, что проще избавить его от чангюна. почему бы не продолжить учебу в америке? парень лениво ведет бровью, думая, что смысла спорить с женщиной нет. чангюн = статика и разрисованный в клетку монохром. ему уже не кажется плохой идеей уехать отсюда как можно дальше, и бостон оправдывает, переворачивает все с ног на голову. чангюну самому непривычно, но вдали от семейных проблем он, оказывается, не так уж сложен и негативен; он там чувствует себя подростком, хотя на часах уже двадцать. хер, положенный на учебу, остается там же, где его и оставили, но окружение делает свое. за пару месяцев у чангюна и друзья, и девушка, спустя полгода — почти любимое дело. его заносит в компанию из каких-то хуевых реперов, которым ума не хватает управиться с программами для сводки своей начитанной поверх спизженных битов рифм про тяжелую жизнь, а чангюну это дается проще простого.
у него когда-то и воля была, и решимость; он сдувает с них пыль как со старых отцовских пластинок — и под иглу.

естественно, спустя учебный год его отчисляют, и не то чтобы он сильно расстраивается. у чангюна за прошедшее время из связи только звонки матери раз в месяц и сотня сообщений в день от сестры. он знает поименно каждого щенка и его дальнейшую судьбу и подсознательно ждет новостей, что кихёна выставили уже нахер. если бы. чангюн в своем доме, когда возвращается якобы всего на каникулы, себя хозяином ощущает полноценно, от старых ссор и недомолвок осталось лишь напряжение в воздухе. он убеждает себя в том, что справится с эмоциями и не будет по-детски вести себя кретином, а сестра с матерью с замиранием сердца украдкой следят за их новой встречей, гадая, будут ли хаос и войны снова.

чангюн на кихёна смотрит, понимает нехотя, что все, блять, стало только хуже. он не вернется никогда, здесь его дом; все эти годы ненависти = прелюдия перед чем-то важнее.